Уходи под раскрашенным небом
Шрифт:
В начале работы, когда она только адаптировалась здесь, привыкала к новому способу видения мира, она имела неосторожность принять за первый месяц целых четыре вещи. Женщина пятидесяти шести лет, Мириам, была ее первой дарительницей. Накануне финального дня Мириам передала ей маленький потрепанный веер. Когда-то, безусловно, изящный, не бумажный, а из тончайшего дерева с резным орнаментом. На остатках его можно было разглядеть контуры райского сада с павлинами. Хвосты их были по-видимому особенно узорчатыми, поскольку от них остались лишь маленькие острые обломки.
Второй
Как странно, ей казалось, что дневники ведут только женщины, пытаясь усмирить свои чувства, выплескивая их неровными строчками. Шепард вел дневник своего ухода. С момента постановки диагноза. Как раз из-за этого дневника или благодаря нему, шеф вовремя изъял у нее все четыре «дара».
Она все еще отчетливо помнила тот день «крещения». Кабинет был оформлен в индийском стиле, хоть и с присущим ее компании минимализмом: яркие цвета и роспись на стене, фиолетовые занавески, ароматические палочки. Она сидела за столом и плакала над строчками: «Мы в ответе за тех, кого приручили, но мог ли я предвидеть, что буду так немощен? Для Кити я, кажется, нашел чудесную семью. Их девочка приходила сегодня и так нежно ее обнимала. А Кити, всегда яростно выпускающая когти на любую попытку к ней прикоснуться, Кити вдруг стала такой покладистой, даже не шевельнулась. Понимала, что ей теперь нужно привыкать. Лежала на коленях и только поглядывала на меня, как будто не с осуждением, но с разочарованием…».
И в этот момент вошел шеф. Тогда еще бодрый, уверенный в себе и своем деле, Маркус нес такую энергию, что приходящие доверяли ему кажется беспрекословно. И вот он говорит ей что-то, по привычке неспешно прохаживаясь по кабинету, глубоко запустив руки в карманы вельветовых свободного кроя брюк. В какой-то момент его взгляд падает на стол, на раскрытый дневник. И взгляд этот становится резко холодным.
– Прошу прощения, а что вы читаете?
– Дневник. Дневник покойного Шепарда. Он ушел около месяца назад, неоперабельная аневризма, помните?
– Естественно я помню. Для чего у вас его дневник?
– Я… я… – Тогда она растерялась, ощущая, что видимо в чем-то виновата, но никак не понимая, в чем именно. – Он сам отдал! Он просил сохранить, прочесть в память о нем. Передал его лично мне, сказал, что детям оставлять не хочет, чтобы не ранить, у них и так много от него останется.
Шеф смотрел на нее уже не зло, но как будто разочарованно или озадаченно, как тренер на любимого,
– То есть вам самой не показалось странным, что детей он решил «не ранить», а вас «одарил»?
Элизабет сидела молча, от страха (трехмесячный испытательный срок заканчивался через неделю) не решаясь обдумать вопрос шефа, а только виня себя, что не спросила его разрешения, сделала что-то самовольно.
– Возьмите это и следуйте за мной.
Они долго петляли по разноцветным и разнопахнущим коридорам клиники, пока не спустились по пожарным лестницам куда-то, кажется еще ниже подземных гаражей. Пройдя несколько коридоров, он остановился у металлической хозяйственной двери. Обычная серая дверь на магнитном ключе.
– В эту комнату я вас приглашаю только сегодня. Я так понимаю, что вы к нам надолго, потому давайте ознакомлю с базовыми постулатами нашего мира. Доступ в эту комнату есть только у нескольких человек. За редким исключением, это те люди, которые не взаимодействуют с нашими пациентами вживую, по почте или по телефону. То есть те, для кого наши заказчики – просто фамилии и номера, просто документы для оформления. Вам, как человеку, ежедневно общающемуся с пациентами, вход сюда будет запрещен. А сейчас прошу вас.
Маркус приложил магнитный пропуск и открыл дверь. Повеяло ароматом сладкой мяты. Распыляющиеся освежители были размещены по всему зданию клиники. Запахи бессмертной природы: фруктовые, тропические, древесные – подавались согласно электронной системе управления. Их меняли местами каждые полгода, чтобы не надоедали сотрудникам.
В просторной комнате, похожей на склад, выстроились ряды металлических серых стеллажей. На них одинаковые небольшие коробки из дешевого картона, на каждой маркировка даты. Маркус жестом предложил ей пройти вперед. Она ступала осторожно, боясь растревожить тишину этого места. На рядах висели таблички с месяцами текущего и прошлого года. Она не решалась потрогать или спросить, только обернулась на шефа в ожидании.
– Это хранилище «даров». Как видите, коробки хранятся год после ухода. Ровно столько времени отведено нашим контрактом на то, чтобы родственники могли потребовать что-то из оставленного их родными. Поскольку юристы не сопровождают очно весь процесс ухода, то такое понятие, как последняя воля уходящего, его желание одарить и прочее – не является законным. Человек мог находиться в состоянии аффекта, немощности и прочее, и прочее. Соответственно, родственники имеют право получить то, что ушедший подарил полюбившейся ему медсестре или санитарке.
– О, простите, я совсем не подумала…
– Да, вы совсем не подумали, – оборвал ее шеф, – но не о них, а о себе. Все то, что я вам сейчас сказал, просто перечисление сухих фактов. В реальности с момента первой процедуры и до сегодняшнего дня у нас ни разу не было прецедента, связанного с дарами. Это всего лишь правило, созданное для того, чтобы уберечь наших сотрудников, особенно тех, кто слишком мягок для такой работы.
Элизабет опустила глаза, за эти три месяца она впервые слышала намек на претензию в свой адрес.