Уходила юность в 41-й
Шрифт:
резерв, а вообще — на тыловую службу! — Кушнир резко вскинул голову и окликнул:
— Старший лейтенант Бабенко! Командуйте дивизионом! Или выручите пушки, или
голова с плеч. Слышите?
— Голова, мабуть, нам ще потрибна, — переходя на украинский, бормочет
Бабенко и, поправив каску, четко берет под козырек:—Есть, товарищ полковник,
постараемся!
Взглянув мельком на Бухвалова, я увидел, как тот платком вытирает потную
лысину. Вид у него растерянный.
Рядом со мной нежданно очутился Пожогин. Он сообщил, что на позициях
остался политрук Ерусланов, а взвод огневиков Пожогин привел с собой.
Нас заметил Бабенко, подозвал к себе:
— После, хлопцы, будете свои родные места вспоминать. Собирайте людей в
ударную группу! [88]
Заметно стемнело. От близких болот потянуло сыростью. Зябко становилось нам,
одетым в легкую летнюю форму. Вижу, как по краям поляны торопятся группы охвата.
Одну из них повел Павка Побережный. С ним в спешке даже поговорить не пришлось.
— Что ж, погреемся! — угрожающе говорит Василий Пожогин, тыча карабином в
сторону гитлеровцев.
Командир корпуса нам на подмогу направил броневики. Мы рассыпаемся в цепь.
Бронемашины обгоняют нас, становятся в прикрытие. Немцы замечают наше движение
и открывают сильный пулеметный огонь. Кое-кто прячется от пуль за броневики.
Бабенко кричит:
— В цепь, в цепь, хлопцы!
Сам он, не пригибаясь, шагает рядом с нами. В расположении противника
взмывает ракета, и сразу начинается минометный обстрел. Бойцы замешкались,
шарахаются в стороны от близких разрывов, а кое-кто вовсе залег.
Как назло в зыбком песке забуксовал один из броневичков. Я с ближайшими
бойцами бросился на выручку, но Василий советует:
— Оставь. Лишь время потеряем. Скажи, чтобы из броневика усилили огонь. — И
громко крикнул: — Ура, товарищи, вперед!
Бросились дружно, рассыпаясь в цепь. Неподалеку раздался взрыв. Сгоревшим
тротилом защекотало ноздри. Это младший лейтенант Нетреба бросил гранату.
Виновато моргая глазами, объясняет: «С руки сорвалась, проклятая!»
Плотность огня со стороны противника возрастает. Цепь вновь залегла.
Поднимутся ли бойцы под губительным огнем? Но вдруг Василий берет карабин на
изготовку, выпрямляется во весь рост и хриплым голосом запевает:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов...
Броневики бьют из пулеметов, и очереди трассирующих пуль устремляются туда,
где темнеет в вечернем мареве огромное пятно.
Песня, гневная и мужественная, набирает силу. С нею под ожесточенным огнем
двинулись в атаку бойцы и командиры, и слились в сплошной
пулеметные очереди. Мы зацепились за отбитые у врага [89] позиции и, заняв ровики и
окопы, повели по убегающим гитлеровцам дружный огонь. Позади загудели тягачи,
увозя в тыл исковерканные тракторы и орудия.
* * *
Сгустилась ночь, когда мы с Павкой Побережным пришли в Пугачевку. Сельцо
безмолвствовало. Лишь где-то на другой окраине яростно лаяли одичавшие без хозяев
собаки. Но вот из темноты донеслись приглушенные голоса. Мы прислушались,
присмотрелись. На крылечке сидели двое, парень и девушка.
— Еще придет наш черед. И институты окончим, и детей воспитаем, — слышался
знакомый мужской голос.
— Вася! — укоризненно зазвучал певучий голосок Гали. — Ты так откровенно!..
Она прильнула к плечу нашего друга. Стало как-то не по себе. Может, ревность
заговорила?
Павел кашлянул, и Галя ойкнула. Когда подошли ближе, Василий недовольно
пробасил:
— Значит, братцы, подслушиваете?
— Зря ты, Вася. Мы только подошли...
И я перевел разговор на недавнюю схватку. Напомнил об «Интернационале».
Василий оживился.
— А как же иначе? Ведь атака захлебывалась, требовался почин! Вспомнилось,
как в кинокартине «Мы из Кронштадта» коммунисты «Интернационалом» увлекли всех
матросов вперед. Так чем же хуже мы, комсомольцы? Заклятый враг родную землю
терзает, над нашим народом глумится! Как гадину, его раздавим! Верно, ребята, а?
...Утром гитлеровцы ожесточенно бомбили наши боевые порядки, и в одном из
налетов сильно ранило начальника штаба полка капитана Кононыхина. Истекавшего
кровью, его срочно эвакуировали в тыл.
Казалось, фашисты мстили нам за ночной бой и неудачную вылазку в наш тыл. На
самом же деле, сковав наше внимание, они тем временем повели решительные атаки в
направлении на Малин, чтобы пробиться к Днепру и таким образом изолировать 5-ю
армию на Коростеньском плацдарме и покончить с ней. Бои ужесточились с новой
силой... [90]
3
Сильно поредевшая, но возмужавшая в сражениях армия по-прежнему стойко
удерживала Коростеньский укрепленный район. Маневрируя своими частями и
соединениями, она стабилизировала оборону и одновременно наносила чувствительные
контрудары по врагу. Он уже оказался не в силах, как раньше, атаковать позиции нашей
армии по всей полосе и сосредоточил усилия на узком участке, в направлении на
Малин. Каждый из нас понимал, что противник хотел закупорить нас в окрестных