Уходила юность в 41-й
Шрифт:
Окружили и бросились на горстку наших бойцов и командиров. Врагов перебили, но и
наших в рукопашной схватке полегло немало. И как раз в такой момент позвонили из
дивизии. Сам генерал возмущался: «Федоровку сдаете, фланг оголяете?» Командир
полка доложил обстановку. Командир дивизии смягчился: «Положение под Федоровкой
немедленно восстановите. Держите связь, а мы подумаем о помощи».
Повел майор последний отряд в село, а он, старший лейтенант, только
ставший начальником штаба полка, раненный и контуженный, остался на связи, в
ожидании обещанной помощи. Что там, впереди, он не знает.
Я спросил о Морозове, нашем разведчике. Начальник штаба неопределенно
махнул рукой: там, дескать, наверху, сами разбирайтесь. И взялся опять за телефонную
трубку. [78]
Ефрейтора Морозова нашли сразу. Он лежал на примятой траве. По гимнастерке
растеклось и застыло большое, темное пятно. Запеклась кровь на рубце, что бугрился
через все лицо. На мгновение веселое балагурство и острые шутки неунывающего
сибиряка ожили в памяти...
Переборов волнение и слезы, попросил Еременко и Донца похоронить нашего
товарища и вернулся в окоп, к старшему лейтенанту.
— Сам видишь, какое положение, — сказал тот. — А если думаешь больше
узнать, чтоб помочь своей артиллерией, проберись в тот лесочек. Там, кажется,
командиры постарше.
Еще на подходе к лесному урочищу стали слышны лязг железа и человеческие
голоса. У двух танков копошились бойцы. Неподалеку под елью из-за веток выглядывал
капот бронеавтомобиля. Рядом стояли два командира в комбинезонах. У обоих на
фуражках — кружочки генеральских кокард. Они рассматривали карту.
Не без робости направился к ним, но, словно привидение, передо мною встал
лейтенант, видимо из охраны. Когда он проверил мои документы, один из генералов,
высокий и строго подтянутый, подал знак: пропустить. Опережая мое представление,
поинтересовался, кто, откуда, зачем прибыл?
Волнуясь, я сбивчиво рассказал о вынужденном бездействии своей батареи, в то
время как рядом бушует такой сильный бой.
Выслушав мой доклад, один из генералов сказал спокойно и рассудительно:
— Вот что, артиллерист. Здесь, как ни трудно, наши герои-танкисты сдержат
врага. Читаешь, надеюсь, карту? Подойди ближе. Смотри, у станции Рахальской и
дальше на северо-восток к Яблонцу нашей разведкой вскрыто сосредоточение танков и
мотопехоты противника. Надо полагать, захватив Житомир, фашисты постараются
укрепить и расширить свой плацдарм, чтобы действовать нам во фланг и одновременно
атаковать Киев. Представляешь, как станет сложно, если они нанесут
тылы, создадут угрозу окружения? Передай мою просьбу своему командованию, чтобы
оно немедля создало огневой заслон на этом участке, выдвинув сюда пушки на прямую
наводку. Иначе наверняка быть беде!
Он говорил просто, как с равным, и, осмелев, я едва [79] не спросил: чье, мол, это
указание и кто он сам? Это, понятно, потребуется, когда придется докладывать своему
командованию. Но другой генерал, он был пониже ростом, словно угадал мои мысли:
— Скажешь, что это просьба генерала Рокоссовского.
— Да, да, я именно прошу, — подтвердил Рокоссовский. — У вас же в полку,
разумеется, могут быть свои непосредственные задачи. Но пусть, однако, ваши
командиры учтут наше мнение. Все понял? Запомнил? Ну спеши, хлопче!
Козырнув, я повернулся, но не вдруг мог сдвинуться с места. Растерялся или что-
то меня заворожило? За спиной тем временем слышалось:
— Конечно, обороняясь и контратакуя, здесь мы продержимся до поры до
времени. Пусть даже, как докладывает разведка, против нас действуют четыре
подтянутые немецкие дивизии. Но что же получается вообще? Я вспоминаю, как было в
детстве. Ходил к отцу в железнодорожные мастерские и видел, как бьют молотом в
наковальню. Огонь брызгами сыплется по кузнице. И вдруг под наковальней рушится
основание. Дерево не выдерживает. И у нас сейчас получается нечто похожее. Мы
наступаем, рвемся, выбиваясь из сил. А враг теснит нашу 6-ю армию, разламывая
единство войск на куски. Ох, как дорого нам обходится неожиданный прорыв немцев на
Новоград-Волынский и у Шепетовки!
...Оставив Еременко на командном пункте стрелкового полка и захватив с собой
Донца, я пробирался сквозь кустарники. Но как назло налетели фашистские самолеты.
Они устремились к району наших огневых позиций. До сих пор Донец едва поспевал за
мной, а тут поравнялся и как прилип со своей присказкой: «Вот у нас в Семаках раз
пожар случился. Мы на сенокосе, а в деревне...» Я взмолился: «Помолчи, ради бога!»
Один за другим бомбардировщики бросались в пике. Земля стонала, и в общем
Громобое мне казалось, что справа, за лесом, нарастает иной грохот. Неужто танки? Но
в этом смятении вместе с тем не покидала мысль о том, чтобы не перепутать деталей в
своем задании и не забыть фамилии, которую через полгода узнает и запомнит весь
мир... [80]
4
В тревожном предчувствии добрался я до командного пункта дивизиона. Доложил