Уходила юность в 41-й
Шрифт:
командиров. Приказываю всеми наличными силами отбить атаки врага!» Вместе с
членом Военсовета Никишевым и начальником штаба армии генералом Писаревским
подписал боевой приказ{1}.
«Эти герои в жестоких двухдневных схватках, — продолжал Михаил Иванович,
— удерживали Новоград-Волынский и даже вырвались на шоссе, ведущее в Житомир и
в Киев».
Противник, перегруппировавшись и обойдя город с южной стороны, прорвался на
местечко Гульск.
главные силы армии, и утром десятого июля она нанесла решительный контрудар,
оттеснив врага за Киевское шоссе на 30-километровом фронте. С тех пор и надолго
гитлеровцам стало не до Киева!
Этим и начался новый этап упорной борьбы наших войск, который в
Коростеньском укрепрайоне длился сорок дней и ночей и в разное время привлек к себе
около шести армейских корпусов отборных гитлеровских войск.
— И вот, извольте, признание врага в своем бессилии! — Генерал взялся за
книжку, открыл заложенную страницу, начал читать: — «Предложение ОКХ от 18
августа о развитии операций в направлении на Москву не соответствует моим планам.
Приказываю: 1. Важнейшей целью до наступления зимы считать не захват Москвы, а
захват Крыма, индустриального и угольного района Донбасса» и так далее. Дальше:
«2. ...немедленно предпринять операцию, которая должна быть осуществлена
смежными флангами групп армий «Юг» и «Центр». Целью этой операции должно
явиться не простое вытеснение 5-й армии русских за линию Днепра только силами
нашей 6-й армии, а полное уничтожение противника до того, как он достигнет линии р.
Десна, Конотоп, р. Сула. 3. Группа армий «Центр» должна, не считаясь с дальнейшими
планами, выделить для осуществления указанной [106] операции столько сил, сколько
потребуется для уничтожения 5-й армии русских, оставляя себе небольшие силы,
необходимые для отражения атак противника на центральном участке фронта». Это —
директива Гитлера от 21 августа 1941 года. У него, — усмехнулся Потапов, — наша 5-я
армия со своей сорокадневной активной обороной в Коростеньском укрепрайоне стала,
как некое бельмо в глазу, и он решил с нею расправиться прежде, чем осуществить свои
первоначальные планы восточной кампании. Ну, а нам оставалось, что называется,
принять огонь на себя!..
Этот замысел гитлеровцев был своевременно разгадан, и 19 августа Ставка дала
указание на отвод 5-й армии и 27-го стрелкового корпуса из Коростеньского
укрепрайона на восточный берег Днепра. Для фашистов это оказалось неожиданным и,
спохватившись,
фронту наш плацдарм атаковала 6-я немецкая армия, с севера угрожали ударные силы
группы «Центр» — 2-я полевая армия и 2-я танковая группа Гудериана.
Отбиваясь от неотступно наседавшего врага, войска 5-й армии сумели за четыре
перехода, следуя перекатами от рубежа к рубежу, достичь переправы на реке Припяти, а
затем — на Днепре.
Но хуже получилось с отходом 27-го корпуса. Может, не следует сгущать вину
конкретных лиц. Главная причина неудачи, видимо, была в общей обстановке, в
соотношении сил. За два месяца войны и особенно при обороне Коростеньского
укрепрайона наши войска понесли тяжелые потери. Причем они, в сущности, не
пополнялись подкреплениями. Где это видано — в стрелковых дивизиях всего по
тысяче штыков! Но именно такими они уходили из-под Коростеня. Никак не лучше
было и в 27-м корпусе. И вдруг при отходе на переправу у Окунинова его буквально
таранят четыре полноценные вражеские дивизии, среди которых одна — танковая.
Так тогда нередко случалось: каждый боец сражался за десятерых своих павших
товарищей. Но даже в осознании временных неудач они видели свою силу, которая
укрепляла волю и веру в победу!
Михаил Иванович, видимо, заметил мое нетерпеливое движение, спросил: «Что-
то вспомнилось?» Я рассказал, как через полгода после тех сентябрьских событий [107]
в своих скитаниях по днепровскому правобережью оказался у Окуниновской
переправы. Моста не было. На обоих берегах обрывались дорожные насыпи. Рядом с
переправой — огромное кладбище, бесконечные ряды могил с крестами и
фашистскими касками на них.
— Да, гитлеровцам тот скачок через Днепр, разумеется, дался дорогой ценой. Бои
там шли страшные. Но и нам он, понятно, обошелся не дешевле.
Теперь Потапов сам задавал вопрос за вопросом: что было с нашей частью? Как
сложилась моя судьба в те тревожные дни? Сбивчиво, переходя от эпизода к эпизоду,
рассказал я о своих товарищах, о себе. Слушал генерал внимательно, затем сказал
глухо, в раздумье:
— Словом, довелось вынести всякое. И солдатам, и генералам. Но не сломались
они, выдержали, устояли. Кажется, перед такой пропастью!.. — И произнес с
сарказмом: — Вот каким оказался он, тот «упреждающий удар», о чем пишет сей
сочинитель! Но и поныне там, за рубежом, выдумывают вздорные небылицы о какой-то