Уходила юность в 41-й

Сонин Н. Т.

Ценой огромных усилий там сдерживался враг. Вдруг лейтенант Побережный крикнул:

«Взгляните на соседнюю улицу!»

Мы увидели, как между хатами мелькают танки с крестами на броне. Следуя

параллельно с нами, танки не стреляют. Что же замышляют фашисты?

Едва вышли из села, как увидели заболоченную речонку, возле которой

сгрудились тягачи с орудиями. Это наши второй и третий дивизионы. Вернее то, что от

них осталось. Среди машин, что-то приказывая, быстро

ходит командир полка.

Тракторы буксуют. Тяжелые орудия постепенно погружаются в трясину. Кое-кто

из бойких шоферов ухитряется проскочить болото, и среди них наш Гудимотор —

Сенька Финьковский!

И тут сзади раздались танковые выстрелы. Выйдя за сельскую околицу, танки

бьют по «пробке». Загорелся один тягач, другой... Люди укрываются за орудиями, но и

там их достают осколки снарядов.

За болотом, на взгорье, совсем близко отсюда, из-за деревьев выглядывают крыши

домов. Там — небольшой хуторок. Видим, как оттуда к нам скачет на маленькой резвой

лошадке всадник. Узнаем в нем начальника артиллерии [123] полковника Кушнира. Еще

издали он кричит: «Что, лужу никак не одолеете?!» Но, подъехав, осмотрел одно

застрявшее орудие, другое, протянул: «Однако, черт возьми!..»

Тем временем танки усилили стрельбу. Они двинулись со своих мест, бьют с

коротких остановок. Глядя то на орудия, то на танки, Кушнир замечает: «Неужто никак

нельзя отразить наглецов?»

К нему подошел заляпанный грязью старший лейтенант Бабенко. Доложил:

— Ни одного снаряда, товарищ полковник!..

— Кроме аварийных, — добавил, подходя, Павел Побережный. — Может, ими

ударить напоследок?

Кушнир на мгновение опешил, но, собравшись с духом, резко и твердо

распорядился:

— Полковник Григорьев! Кончать артсистемы! Взорвать все к чер...

Он словно поперхнулся. Отвел взгляд, снял с головы фуражку и приложил к

глазам. Затем глухо спросил:

— Пыжи-то не затерялись?

Нет, их уже отыскали вместе с аварийными, запасными, на чрезвычайный случай,

снарядами. Вокруг плюхались и, разрываясь, вздымали болотную жижу немецкие

снаряды. Это как будто никого не тревожило. Сноровисто забили в дульные срезы

пыжи, зарядили орудия, отвели в стороны длинные шнуры. Прозвучала команда:

— Всем в укрытие!

— Нам не впервой, — угрюмо произнес Павел Побережный, взявшись за шнур.

Никто в суматохе не заметил, что лошадь Кушнира застряла в трясине, силилась и

никак не могла вытащить ноги. Оглушающе рванули взрывы. Гиблое болотное место

заволокло едким дымом. Когда он рассеялся, мы увидели искореженные тягачи и

орудия, их рвано обрубленные

стволы. Павла Побережного отбросило далеко в сторону,

и он замертво раскинул руки и ноги у небольшого озерка. Лошадь Кушнира дергалась в

предсмертных конвульсиях. Сам полковник лежал рядом в разорванной на груди

шинели. В стороне, у останков своих орудий, болезненно морщась, зажимал рану на

руке лейтенант Григорьев. [124]

Мы молча стояли над этим побоищем, ощущая на своих лицах холодный осенний

ветер.

3

Вновь, как тогда, в приграничье, нас направили в передовой разъезд. Задача?

Разведка дорог и изучение обстановки, определение пути главным силам. Маршрут

Пирятин — Прихотьки. Связь — через «маяки» и посыльными. «Помню, что приобрели

некоторый опыт, и вот он пригодится», — сказал, напутствуя нас, командир полка.

Вместе с нами он отправил лейтенанта Григорьева. Командиру дивизиона старшему

лейтенанту Бабенко приказал выделить в разъезд военфельдшера Величко. Короче

говоря, нашу Галю.

Перед политруком Еруслановым полковник поставил отдельную задачу. Какую —

нам было неизвестно.

Галя, вижу, обрадовалась. Наша милая, неунывающая и немножко застенчивая

фельдшерица. Подхватив свою объемистую санитарную сумку, она спешила к нашей

видавшей виды полуторке. Улыбнулась грустно, продекламировала:

Куда ты скачешь, гордый конь,

И где опустишь ты копыта?..

Петляя большаками, выбрались на Прилукское шоссе и повернули на юг. Семен

уверенно вел машину. Пользуясь сравнительно незагруженным дорожным полотном,

наш разъезд помчался в Пирятин. По пути встречались разбитые грузовики,

исковерканные орудия, повозки, трупы людей и лошадей. Линии связи сплошь зияли

порывами, и проволока свисала почти с каждого столба. Проехали аэродромное поле, на

котором одиноко маячил наш «ишачок» — истребитель И-16.

Еще издали было видно, как разрушен, дымится пожарищами, как забит

автомашинами и людьми этот небольшой городок. По узеньким улочкам, казалось, не

проехать и не пройти.

Вместе с Козлихиным отправились в разведку. Что только ни встречалось на

нашем пути — госпитали, ремонтные мастерские, многое другое, что относилось к

тыловым службам. Тылы — фронтовые, армейские, корпусные и, конечно, обозы —

неизбежные спутники военной [125] поры. Чуть ли не у каждой машины — люди в

форме — военные врачи, интенданты. Все на улицах впритирку, когда не то что на

машине — пешим не протиснешься. Только и удалось в общем плане сориентироваться,