Уинстон Черчилль. Власть воображения
Шрифт:
Разумеется, реальность была совсем не такой идиллической: Клементина Черчилль не любила Чартвелл и не выносила общества некоторых посетителей; у нее случались затяжные приступы черной меланхолии, и она часто уезжала на континент, где подолгу жила в «городах искусства». Дети, которых слишком баловали и плохо воспитывали, доставляли все больше неприятностей: Диана поспешила выскочить замуж, и ее брак распался; Сара хотела стать актрисой, но ее таланты существенно уступали взбалмошности; Рэндолф, видный мужчина и хороший оратор, забросил учебу в Оксфордском университете, чтобы заняться политикой и журналистикой, но унаследовал от отца не выдающиеся способности, а лишь скверный характер, порывистость, легкомыслие и беспечность, к тому же проклятие Спенсеров Черчиллей не пощадило его (равно как и сестер) – пил он крепко, только, в отличие от батюшки, пить не умел, впереди его ожидало самое мрачное будущее.
Животный мир доставлял не меньше хлопот, чем семейные неурядицы: собаки драли ковры, козы обгладывали вишню, бодливый скот терроризировал слуг, кошки – красных рыбок, лиса охотилась на гусей,
Но в начале 1930-х гг. Черчилль оставался в политической изоляции, и эффект его речей в парламенте был невелик. Если пребывание в Министерстве финансов заставило его несколько пересмотреть взгляды на свободу торговли, то категоричное неприятие проектов индийской автономии отрезало его от Консервативной партии. Покинув «теневой кабинет» в январе 1931 г., он оказался исключен из правительства национального единства, образованного после падения лейбористов, которое произошло всего через восемь месяцев. С того момента он оказался в неприятном одиночестве – противник коалиционного правительства и враг лейбористской оппозиции; тех, кто его неофициально поддерживал в роли всеобщего недруга, можно было пересчитать по пальцам одной руки; все прочие шарахались от него, как от зачумленного. Mutatis mutandis, и вот он снова в ситуации 1904 и 1916 г. Решительно, жизнь была бесконечным повторением падений и взлетов для этого вольного стрелка, занимавшего в парламенте место в первом ряду сразу за правительством – там, где сидел его отец, когда сам был отверженным бунтарем. «Уинстону хорошо удавалось стрелять в обе стороны, – заметит лидер лейбористов Клемент Аттли, – вспоминаю, что как-то сравнил его с мощно вооруженным танком, утюжившим ничейную полосу перед окопами».
Так этот странный депутат (консерватор, перешедший в Либеральную партию и порвавший с либералами, чтобы вернуться к консерваторам и потом испортить отношения почти со всем аппаратом своей партии) хотя бы пользовался народной любовью? Увы, менее чем когда-либо прежде, поскольку он шел против общественного мнения! За исключением аристократии и нескольких полковников в отставке, никому в Великобритании решительно не было дела до будущего Индии; подавляющее большинство англичан не видели большой беды, если этот брильянт короны Британской империи выскользнет из оправы, получив автономию или даже полную независимость. Черчилль интересовался чужим мнением только в том случае, если оно совпадало с его собственным, поэтому понятия не имел, чем живет его народ. А соотечественников в то время волновали последствия экономического кризиса с обвальным падением экспорта, чередой банкротств и катастрофическим ростом безработицы (к концу 1931 г. безработных было уже три миллиона). Народ требовал значительного увеличения пособий по безработице, но Черчилль, зная об отсутствии у правительства средств на это, публично выступил против, что было мужественным поступком, но не улучшило его имиджа в рабочей среде…
В части внешней политики в общественном мнении преобладали несколько противоречивые желание мира и нерушимая вера в добродетели и эффективность Лиги Наций при полном отказе от участия в ее акциях за рубежом. К этому добавилось убеждение (особенно после выхода книги Кейнса об экономических последствиях мира) в несправедливости Версальского договора, из которого возникли и распространились два чувства – симпатия к Германии и враждебность по отношению к Франции (со времени оккупации Рура в 1923 г.). Как же общество с такими настроениями могло принять Черчилля, который защищал кабальный мирный договор, требовал от Германии выполнения обязательств по разоружению и считал французскую армию единственной гарантией сохранения мира в Европе? Как в стране, где коммунистические идеи становились все более популярны в рабочих кварталах и университетских городках, могли понять консерватора – осколка прошедшей эпохи, кто в своем антикоммунизме дошел до того, что пытался заигрывать с Б. Муссолини во время своего визита в Рим в 1927 г. [130] ? И на что мог рассчитывать старый милитарист в стране, где все поголовно превратились в убежденных пацифистов?
130
В 1927 г. он заявил во время пресс-конференции: «Нельзя не поддаться обаянию господина Муссолини. Он покоряет вас своей простотой и любезностью. Дуче очень уравновешенный человек. Ему всегда удается сохранять спокойствие, несмотря на широкий круг обязанностей и многочисленные опасности, нависшие над ним.
Мясорубки Первой мировой глубоко потрясли и англичан, и французов, вызвав волну антимилитаризма. С середины 1920-х гг. получает широкое распространение постулат о возникновении войны из-за чрезмерного накопления вооружений в Европе. Социальные и экономические императивы, миротворческая роль Лиги Наций и вступление в нее Германии, перманентный консенсус Аристида Бриана, К. Стресманна и Остена Чемберлена после Локарно, официальный оптимизм и идеализм, кульминацией которых стал в 1928 г. пакт Бриана – Келлога, шумиха вокруг бесконечной Женевской конференции по разоружению и, главное, отсутствие угрозы миру в 1920-е гг. – все убеждало британских граждан не только в возможности, но и в необходимости отказа от вооружений…
Черчилль был одним из очень немногих, кто придерживался противоположного мнения. Начиная с 1929 г. он постоянно предупреждал об опасности, подчеркивая, что невозможно обеспечить эффективность Лиги Наций при одновременном разоружении двух столпов ее могущества – Великобритании и Франции. Это противоречие не укрылось от других политиков, но руководители Лейбористской партии ни за что на свете не смогли бы отказаться от разоружения – гвоздя их политической программы, а либералы и консерваторы предпочитали плыть по течению общественного мнения вместо того, чтобы его направлять, и, кося одним глазом на результаты выборов, выдавали одни высокопарные банальности о достоинствах Лиги Наций и всеобщего разоружения… И когда в начале 1932 г. возобновила работу Женевская конференция, именно британцы с Макдоналдом, Болдуином и Саймоном во главе первыми согласятся на вооружение Германии и… потребуют разоружения Франции! Что же касается разоружения Великобритании, то оно уже фактически произошло…
За неполных десять лет от былой мощи британских вооруженных сил осталась бледная тень. Бюджет сухопутных войск с сорока пяти миллионов фунтов в 1923 г. упал до сорока миллионов в 1930 г., а к 1932 г. уменьшился до тридцати шести миллионов; численность армии резко сократилась после отказа от призыва, артиллерийские системы, состоявшие на вооружении в начале 1930-х гг., устарели еще в 1914 г., и большинство оружейных заводов закрылось из-за отсутствия заказов; танки – краса и гордость британской армии в 1918 г. – пали жертвой сокращений бюджетов и пренебрежения кавалерийских офицеров, так что их серийное производство было прекращено уже с 1925 г. Авиация была не в лучшем положении: в 1923 г. предусматривалось содержание минимум пятидесяти двух эскадрилий для обороны Британских островов, а через десять лет их осталось только сорок две, причем на вооружении состояло семнадцать различных типов боевых самолетов, разработанных в 1914–1918 гг. Таким образом, английская авиация, считавшаяся к концу Первой мировой войны одной из двух лучших в мире, к 1931 г. спустилась на пятое место; самолетостроительные предприятия были вынуждены закрыться или переориентироваться на выпуск другой продукции (например, компания «Вестланд Эйркрафт» выжила за счет изготовления пивных бочек). Даже флот, традиционно находившийся в привилегированном положении, сильно пострадал в результате Вашингтонского соглашения и «Десятилетнего уложения». В 1929 г. его потребности оценивали минимум в семьдесят крейсеров; через четыре года в строю оставалось всего пятьдесят шесть, из них тридцать четыре были устаревшими, а новых кораблей почти не строили…
Командующие всех родов войск яростно протестовали против такого положения вещей. В парламенте их поддерживали только Черчилль и горстка депутатов, для которых оборона страны имела большое значение. В поиске справедливости командующие решили обратиться через голову своих министров напрямую к премьеру, требуя удовлетворить хотя бы самые насущные нужды вооруженных сил. Процесс разбирательства красноречиво описал британский историк А. Дж. П. Тейлор: «Премьер-министр быстро пробежал глазами рекомендации начальников штабов и сгладил в них острые углы сразу после первого прочтения, а затем еще раз смягчил требования перед тем, как передать их на рассмотрение кабинету, где их смягчили еще больше ввиду тех сложностей, с которыми столкнется правительство при их защите в парламенте». В середине марта 1932 г. Макдоналд получил от военных еще более резкий доклад. В нем снова констатировались недостаток средств и неготовность британских вооруженных сил, только на этот раз к ним добавилось заявление о том, что они «не способны выполнять боевые задачи, которые могли бы следовать из их предназначения». Военные требовали отмены «Десятилетнего уложения» и немедленного усиления всех родов войск еще до завершения работы конференции по разоружению. Первым им ответил министр финансов Невилл Чемберлен: «В настоящее время экономические и финансовые риски намного превосходят все прочие, с которыми приходится сталкиваться стране».
Впрочем, в конечном итоге командующим удалось добиться своего: 23 марта 1932 г. «Десятилетнее уложение» было отменено. Но финансовая ситуация оставалась критической, и правительство пыталось восстановить баланс бюджета, поэтому было объявлено, что отмена «Десятилетнего уложения» «не является основанием для увеличения военных расходов в ближайшее время…». Фактически ничего не изменилось, и год спустя первый лорд Адмиралтейства под давлением своего штаба был вынужден потребовать от членов кабинета подтвердить, «что они отдают себе отчет о состоянии небоеготовности, в котором находится флот, и что они принимают ответственность на себя». Со странной беспечностью премьер-министр Макдоналд все подтвердил…