Уинстон Черчилль. Власть воображения
Шрифт:
В обмен на уступки, которых Тито не делал, Черчилль добился от короля Петра II согласия призвать соотечественников примкнуть к партизанам Тито! Не замечая некоторого противоречия, этот старый противник большевизма был крайне обеспокоен возможностью победы коммунистических сил (вооруженных англичанами) над монархистами в Греции и собирался высадить британские войска в Афинах, как только оттуда уйдут немцы. В Албании ситуация была аналогичной, и 21 августа в Риме сэр Чарлз Уилсон запишет в дневнике: «Уинстон без конца говорит об угрозе коммунизма и, кажется, уже не может думать ни о чем другом». Действительно, советские войска продвигались по Румынии, Болгарии и Польше, сметая все на своем пути; в начале августа, следуя указаниям Сталина, они позволят подавить восстание в Варшаве, отказавшись даже установить воздушный мост для помощи повстанцам [214] . Черчилль, еще неделю назад защищавший Сталина, был глубоко потрясен макиавеллизмом «отца народов»; его разочарование быстро перейдет в навязчивую идею. «Во сне ему мерещится, – отметит его врач, – что Красная армия, как раковая опухоль, распространяется от одной страны к другой».
214
Автор не упоминает, что повстанцы не получили должной поддержки от самого польского населения. Немецкий губернатор Людвиг Фишер докладывал: «Прежде всего, следует констатировать, что в самой Варшаве широкие массы населения с первых же дней отнеслись к восстанию отрицательно и, по крайней мере, не поддерживали его. Еще яснее было поведение сельского населения. Оно не поддерживало восстание с первого и до последнего дня. Это
29 августа Черчилль вернулся из Италии сильно простуженным; вне всякого сомнения, болезнь была вызвана резкими перепадами температур при поездках за границей, которые спровоцировали приступы пневмонии. Но премьер-министр и сейчас не пожелал отдохнуть в Лондоне или Чекерсе. Всего через три дня он уже был на борту «Куин Мери», отправляясь со своими начальниками штабов в Квебек на конференцию «Октогон». Британские военные намеревались договориться с американскими коллегами об общей стратегии во Франции, условиях наступления в Бирме и участии англичан в военных действиях на Тихом океане. Черчилль вез еще два своих собственных проекта, ни один из которых не получил одобрения его начальников штабов: план возвращения Сингапура и морской десант в Северной Адриатике с захватом Вены в качестве конечной цели. Американцам, у которых собирался просить суда для высадки, он заявил, что вступление в Вену необходимо «для противодействия опасному расширению русского влияния на Балканах» и что военная интервенция в Греции нужна не меньше и по тем же причинам.
В Квебеке ни о чем не договорились, и разногласия между британцами и американцами по вопросам стратегии не стали меньше. После блестящего успеха летних операций в Нормандии, в ходе которых немцы потеряли более двухсот пятидесяти тысяч человек и союзнические войска дошли до Сены, генерал Эйзенхауэр настаивал на передаче ему командования всеми сухопутными силами. Его стратегия заключалась в продолжении последовательного возвращения занятых врагом территорий на тысячекилометровом фронте от Ла-Манша до Эльзаса силами трех групп армий. Этой умеренной стратегии, выполнение которой неизбежно заняло бы весьма продолжительное время, генерал Монтгомери, недавно одержавший славные победы в Нормандии, противопоставил куда более смелый план проведения силами сорока дивизий молниеносной кампании в Бельгии и Голландии с выходом к Руру, где в то время немцы могли выставить менее двадцати пяти дивизий. Но в Квебеке американские начальники штабов навязывали стратегию Эйзенхауэра, и британцы в очередной раз должны были подчиниться [215] . Генерал Маршалл отказался поддержать какие бы то ни было операции в Адриатическом море, и Рузвельт, занятый подготовкой к предстоящим выборам, встал на его сторону. Ну а Черчилль, чтобы сделать приятное своим гостям, поставил подпись под планом «пасторализации» [216] Германии, который предложил Моргенау, к вящей досаде Идена и всего Министерства иностранных дел…
215
В действительности Эйзенхауэр утвердил план фельдмаршала Монтгомери, который привел к тяжелому поражению союзников. План Монтгомери заключался в обходе «линии Зигфрида» путем наступления на север в район Арнема, захвата мостов через Маас, Ваал, Нижний Рейн и поворота в промышленные районы Германии, после чего к концу декабря 1944 г. союзники должны были взять Берлин. Главную роль отводили парашютно-десантным войскам. Из-за плохой организации самый крупный в истории воздушный десант завершился провалом. В операции «Маркет-Гарден», проведенной 17–24 сентября 1944 г., союзники потеряли семнадцать тысяч восемьсот девяносто четыре человека из тридцати пяти тысяч участвовавших в боях. Потери немцев составили всего две тысячи убитыми и шесть тысяч ранеными. – Прим. переводчика.
216
Демонтаж промышленных предприятий и ликвидация индустрии с превращением Германии в аграрную страну. – Прим. переводчика.
В главном Черчилль потерпел неудачу: американцы не поддержали его усилия по ограничению коммунистической экспансии в Центральной Европе и на Балканах, но этот удивительный боец был решительно неспособен признать свое поражение и продолжал выдавать все новые идеи, то гениальные, то бредовые, не умея отличить первые от вторых. В любом случае, его последний в хронологическом порядке замысел отличался подкупающей простотой: «Все можно уладить, – поделился он с доктором Уилсоном, – если я сумею завоевать расположение Сталина. В конце концов, очень глупо со стороны президента думать, что он один может договориться со Сталиным. Я открыл для себя, что могу говорить со Сталиным как мужчина с мужчиной, и […] я уверен, что он проявит благоразумие». Это же элементарно, Уилсон…
Сказано – сделано: едва вернувшись в Лондон, этот молодой человек семидесяти лет, обладавший дьявольской энергией, решает лететь в Москву! Вечером 9 октября после тридцати шести часов полета он приземлился там с сильной температурой и сразу отправился в Кремль на ночное совещание со Сталиным. Переговоры будут долгими и напряженными, но Черчилль был убежден, что джентльмены всегда могут договориться между собой. Русские намерены установить контроль над Румынией и Болгарией, для чего у них имеются все средства, благо их войска уже заняли эти территории? Отлично, он, Черчилль, готов согласиться на это, тем более что взамен Сталин признает включение в английскую сферу влияния Греции, где после ухода немцев только что высадились британские войска. В том, что касается Польши, Черчилль продемонстрирует свою добрую волю, оказав давление на премьер-министра польского правительства в изгнании, чтобы он согласился войти в коалиционное правительство с Люблинским комитетом и признал линию Керзона польско-советской границей; в Югославии Черчилль согласится на равный раздел влияния между СССР и Великобританией. Все это британский премьер-министр свел в наспех составленный план «процентного распределения влияния», который советский диктатор подмахнет не моргнув глазом: «Румыния: 90 % России, 10 % всем остальным; Греция: 90 % Великобритании (и США), 10 % России; Югославия: 50/50 %; Венгрия: 50/50 %; Болгария: 75 % России, 25 % всем остальным».
Решение, внешне соблазнительное, безусловно циничное, но отдающее некоторым дилетанством: что могли означать 10 % влияния в Румынии и 25 % в Болгарии, когда там уже хозяйничали советские войска, а британские даже не имели туда доступа? [217] И что собой представляли 50 % в Югославии, когда коммунист Тито, неблагодарный протеже британского премьера, намеревался захватить в ней абсолютную власть и для этой цели уже обратился за помощью к Сталину? Что могли ожидать британцы от коалиционного правительства поляков из Люблина и Лондона в Польше, полностью контролируемой Красной армией? Тем не менее Черчилль возвращался из Москвы столь же окрыленным, как некогда Чемберлен – из Мюнхена. «Сталин держит слово», – уверенно заявлял он, и потом, «хорошие отношения со Сталиным важнее линии границ». Но при всей безграничной силе самовнушения хватило двух недель, чтобы Черчилль осознал, что его провели: из Румынии доносили, что советские войска полностью взяли страну под контроль; во всей Болгарии они бросили в тюрьмы британских офицеров, чтобы те не стали свидетелями последних этапов советизации [218] ; в Югославии партизаны Тито, соединившись с советскими дивизиями генерала Ф. И. Толбухина, вошли в Белград 20 октября, чтобы установить коммунистическую власть с обычным в таких ситуациях шлейфом кровавых сведений счетов и массовых казней [219] ; в Греции коммунисты в любой момент были готовы начать вооруженное восстание в столице…
217
При освобождении Польши Советская армия разгромила сто семьдесят дивизий противника, потеряв убитыми более шестисот тысяч человек. В Венгрии потери составили более ста двенадцати тысяч советских солдат, в Румынии – шестьдесят девять. Сетуя на невозможность получить реальные бенефиты от сталинских обещаний, автор почему-то не
218
Описывая советизацию, автор забегает вперед на два-три года. В Румынии в 1944 г. по-прежнему правил король Михай I, которого позже Сталин наградит орденом Победы за переход румынских войск на сторону Красной армии. Болгарский царь Симеон II не был низложен, и монархия просуществует формально еще два года. В болгарское правительство Отечественного фронта помимо коммунистов входили представители Болгарского земледельческого народного союза, Болгарской рабочей социал-демократической партии и Народного союза «Звено». После объявления Советским Союзом войны Болгарии 5 сентября 1944 г., Англия и США уже на следующий день прекратили переговоры с болгарским правительством и отказались их возобновлять без участия советской стороны, так что единственными британскими офицерами в Болгарии могли быть тайные агенты или пленные летчики и стрелки со сбитых бомбардировщиков. – Прим. переводчика.
219
Некоммунистическая власть устанавливалась не лучшим образом: в феврале 1945 г. на Филиппинах американцы разоружили и арестовали весь личный состав партизанских отрядов, помогавших им освобождать страну от японцев, сто девять партизан были расстреляны по приказу американского командования. В апреле 1945 г. в Алжире французские власти провели массовые аресты лидеров антиколониалистов, 1 мая открыли стрельбу по мирной демонстрации, убив одиннадцать человек, и спровоцировали восстание 8 мая, при подавлении которого были убиты тысяча двести алжирцев. С начала октября 1945 г. англичане и голландцы приступили к насильственному свержению национального правительства и восстановлению голландской колониальной администрации в Индонезии. В ноябре после двухнедельных уличных боев англичане превратили в руины Сурабаю, убив десятки тысяч индонезийцев. – Прим. переводчика.
В конце октября явно измотанный Черчилль не знал, что ему делать: идти ли снова на поклон к Рузвельту, прося управы на Сталина, или обещать новые уступки Сталину, чтобы спасти хоть что-нибудь от надвигавшегося бедствия. Антикоммунистический фронт в Восточной Европе или сделка с дьяволом? «Он не мог решиться, – заметил сэр Чарлз Уилсон, – и порой оба политика перемежались в его сознании с быстротой, вносящей путаницу». В самом деле, ужасная дилемма. До этого у Черчилля была одна политика – победить Гитлера в тесном сотрудничестве с США и другими народами, преследовавшими ту же цель; подобно Клемансо, он ограничивался ведением войны, что существенно упрощало ему жизнь. Но теперь, когда до победы оставалось рукой подать, все невероятно осложнилось: что скажут народ, парламент, король и История, если получится так, что Уинстон Черчилль спас Европу от нацистских варваров лишь для того, чтобы отдать ее палачам Катыни и Варшавы [220] ?
220
Описывая казнь польских офицеров и нежелание помочь варшавским повстанцам, автор умалчивает о действиях польского правительства в изгнании и подконтрольной ему Армии Крайовой, которых можно было бы назвать «палачами Волыни» после резни украинского населения, устроенной 27-й дивизией АК в Ковельском районе. Вклад черчиллевских протеже в дело победы вызывает немало вопросов: так, командир одного из отряда «аковцев» подполковник Януш Шульц (Правдица-Шляский) выдал гестапо сорок человек из местного коммунистического подполья, о чем сам рассказал позднее в изданных в Лондоне воспоминаниях. Он же рассказал, что с 1942 г. до прихода Красной армии в 1944 г. провел сто восемьдесят пять боев, из них сто два – против немцев, остальные – против советских партизан. Отряд Адольфа Пильха с октября 1943-го по июнь 1944 г. не провел ни одного боя против немцев, зато тридцать два против советских партизан. – Прим. переводчика.
Именно этот вопрос встал тогда перед Министерством иностранных дел. Иден, смотря в будущее, не разделял взглядов премьер-министра, которые он считал слишком зашоренными событиями настоящего. Черчиллевская концепция нерушимого политического, экономического, дипломатического и душевного союза двух великих англоязычных наций, призванного гарантировать мир и процветание после войны, казалась ему слишком наивной и простецкой; события последних двух лет показали ему, что американцы под прикрытием идеалистских обещаний преследуют на деле ультраэгоистичную политику, которая может вовсе не совпадать с британскими интересами. К тому же Рузвельт дал понять, что утратит интерес к Европе, как только мир будет восстановлен; и кто тогда поможет Великобритании не допустить возрождения германского милитаризма и умерить аппетиты кремлевского людоеда? Таким оплотом мог стать только старый союзник Англии на континенте, тот, что так хорошо сражался в 1914 г. и так быстро сдался в 1940 г., – Франция, чье освобождение еще не завершилось, но где уже твердо установилась власть генерала де Голля.
Убедить генерала пригласить Черчилля на торжества 11 ноября [221] и уговорить Черчилля не отказываться от приглашения оказалось делом не из легких: и в улыбке вежливости два соратника по 1940 г. норовили показать друг другу зубы. Но по обе стороны Ла-Манша Иден, Дафф Купер, Мортон, МакМиллан, Дежан, Массильи и Бидо последовательно разрушат все препятствия. И вот 11 ноября 1944 г. можно было увидеть Черчилля, рядом с де Голлем спускавшегося от Триумфальной арки в открытой машине по Елисейским Полям под приветственные крики парижан. Дипломаты обеих стран надеялись на примирение двух политических лидеров, учитывая торжественность момента и энтузиазм населения; военные сомневались, что Черчилль вернется живым из своей поездки по восточной части Франции, где он часами следил за проходящими частями, несмотря на метель. Но ни жар угольков былой дружбы, ни холодок грядущей опасности не заставили премьер-министра отступить от намеченной линии: вне союза с американцами спасения нет; чем разделить с де Голлем первое место в Европе, он лучше останется одним из «Большой тройки» мировых лидеров, пусть даже в роли придворного при двух других. Не умея притворяться, он без обиняков выложил все генералу: «У американцев огромные ресурсы. Они никогда не умели ими правильно распорядиться. Я постараюсь наставить их на правильный путь, не забывая, естественно, про интересы моей страны. Я установил с Рузвельтом близкие личные отношения. С ним я буду действовать подсказками, направляя ход событий в нужное русло. Ну а Россия – большой зверь, которого давно не кормили. Сегодня невозможно помешать ему есть, тем более когда он оказался посреди стада жертв. Но надо сделать так, чтобы он не сожрал все. Я постараюсь умерить Сталина. […] Я участвую во всех делах, ни в чем не уступаю, не получив ничего взамен, и получаю определенные дивиденды».
221
Годовщина победы в Первой мировой войне.
Довольно неблагодарная роль, в чем Черчилль смог убедиться в первых числах декабря, когда коммунисты подняли восстание в Афинах. Черчилль, решительно поддержавший роялистское правительство Георгиоса Папандреу и считавший, что «заплатил России за свободу действий в Греции», даже не удосужился проконсультироваться с британским кабинетом и отдал приказ о немедленной переброске в Афины частей из Италии. Он телеграфировал генералу Скоуби, командовавшему британскими войсками в Греции: «Мы должны удержать Афины и взять их под полный контроль. Лучше сделать это без кровопролития, но если потребуется, то и с кровопролитием». Посол в Афинах Рекс Липер, генерал Александер, Гарольд МакМиллан и Антони Иден, настроенные менее монархически и лучше знавшие чувства греческого народа, полагали более разумным назначить регентский совет под руководством архиепископа Дамаскиноса [222] , который нашел бы политическое решение, устраивающее все партии; Черчилль же не доверял архиепископу, которого подозревал в симпатиях к левым. Но все согласились на принятие военных мер по предотвращению коммунистического переворота.
222
В миру Димитриос Папандреу. – Прим. редактора.