Украденная душа
Шрифт:
Кувшин с грохотом разбился о гранитный пол. Юноша вскрикнул от ужаса, закрыл глаза и тут же пал ниц.
– Простите меня, госпожа… Я не… Я думал, тут воры…
Изиль оттолкнула любовника, не проронив ни слова. В чёрных глазах её вспыхнула ярость. Не скрывая наготы, она поднялась с постели и приказала рабу заткнуться.
– Что это за мерзость, Гиссий? – Изиль гневно взглянула на мужчину. – Почему в моих покоях раб?
– Пустяки, сейчас всё улажу!
Гиссий схватил подсвечник и занёс руку, чтобы пробить юноше голову.
– Стой! –
– Простите меня, госпожа, – снова проскулил Эл. – Я ничего не скажу, я буду молчать.
– Так и быть, – Изиль поправила волосы, – сохраню тебе жизнь. А теперь встань!
Эл сгрёб осколки и поднялся, дрожа как осиновый лист.
Хозяйка Дома помолчала немного, а потом сказала:
– Чтобы искупить вину предо мною и пред Богиней, ты должен будешь кое-что сделать. А что именно, я скажу, когда начнутся танцы в честь Великой Матери. Подойдёшь ко мне, когда жрецы трижды протрубят в рог.
– Да, госпожа! Конечно, госпожа!
Эл поклонился и выбежал в коридор.
В груди его бешено билось сердце. Эл не заметил, как очутился на складе. Отдышавшись и утерев слёзы, он аккуратно сложил осколки в корзину, что стояла у дверей. Водрузив на спину мешок с солью, Эл медленно побрёл в купальни. Он проклинал себя за то, что разбил кувшин и что прогневил хозяйку.
– Госпожа хорошая, – повторял юноша как молитву. – Госпожа умеет прощать.
Целый день рабы украшали Дом к торжеству. Эл помогал в саду и на кухне, а управляющий шнырял повсюду, свирепый и злой, словно ильтрийский вепрь, раздавал удары хлыстом и несчётные указания. Работа кипела.
Когда яства наконец приготовили и вынесли на трапезный стол, рабам позволили совершить омовение в реке Ио, чьи тихие воды, как говорят жрецы, некогда благословила сама Богиня Энну.
По традиции хозяин впустил в Дом гостей, когда зажглась первая звезда, имя которой Эл тоже не знал, но всегда любовался ею, столь яркой, чистой и высокой. Процессия людей, наряжённых в алые одежды, двинулась от врат к главной зале. Воздух гудел от музыки и радостных голосов толпы. Первыми ступали жрецы в белоснежных тогах. Затем шли приглашённые горожане, а уже за ними брели рабы в холщовых туниках.
Вскоре заря обагрила небо, и в рог протрубили первый раз. Музыка стихла. Верховный жрец возложил дары к изголовью стола, где гордо восседали хозяин с хозяйкой: золотую чашу, до краёв наполненную зерном, серп, украшенный рубинами, и амфору красного вина. Жрец благословил Дом и всех его жителей на ещё один год благополучия и процветания.
Рог протрубил второй раз, и гости приступили к трапезе. Зазвучали арфы, протяжно запели гобои и флейты.
Рабы сидели за отдельным столом. Из яств им полагались только вода и хлеб, но они улыбались, смеялись и пели так же, как их высокородные господа. Под Алой Зарёй всех объединяла вера в милостивую Энну, что принесла миру жизнь и свет.
Рог протрубил третий раз, и арфу тут же сменили барабаны. Музыка
В груди Эла что-то сжалось, но, отбросив сомнения и страх, он пошёл к Изиль, потому что так того хотела она – его госпожа и его Богиня.
Заметив раба, хозяйка хищно улыбнулась и кивнула, позволив Элу подойти ближе.
– Как мне загладить свою вину? – тихо спросил юноша, и голос его утонул в бесновавшейся музыке.
Изиль всё поняла, но попросила раба шепнуть ей этот вопрос на ухо. Эл сделал, что было велено, и вся зала увидела, как безродный раб склонился над своей госпожой.
Лицо Изиль скривилось от притворного омерзения. Она вскочила из-за стола и закричала так яростно, что танцевавшие вблизи гости застыли от ужаса:
– Да как ты, грязный раб, смеешь осквернять этот праздник своими речами?! – Изиль выждала паузу, убедившись, что все смотрят, а музыка стихла. – Как смеешь ты проклинать Энну в свете закатного солнца?!
Волна недовольства эхом прокатилась по стенам залы. Ложь осталась незамеченной.
– Простите, госпожа! – умолял раб, пав на колени и сжавшись от стыда и страха. – Я не хотел… Я буду молчать… Обещаю… Простите…
– О да, ни единого слова впредь не сорвётся с твоих гнилостных уст!
Изиль схватила серп. Резким ударом она рассекла юноше щёку, а после приказала Гиссию увести раба в бараки и вырвать ему язык.
Алая кровь зари утопала в медленно черневшем море. Воля Изиль свершилась – невиновного наказали, и милосердная Энну была тому свидетелем. Но отчего-то Она не вмешалась. Не воспрепятствовала злу. Богиня осталась безмолвной.
Безрогий
Огромные деревья заслоняли кронами небо. Корни и ветви были повсюду. Зелёное, тихое царство Эльтриса. Прохладное, величавое, древнее…
В сумраке, разлитом меж стволов, беззвучно мерцали светлячки. Золотистая их река медленно текла по воздуху. Разделяясь на множество рукавов, она то гасла, то вспыхивала, а ветер увлекал её поток на запад. Туда, где готовилось ко сну огненное сердце мира.
У ручья, серебрившегося во мхах, стояли двое. Не люди и не звери – виртара. «Дети леса, полудухи и оборотни», – так их однажды прозвали народы, поселившиеся рядом с Эльтрисом. Из густых смоляно-чёрных волос виртара росли рога, похожие на оленьи. Тела были поджары и наги и лишь снизу прикрыты набедренными повязками.
– Ты верно учуял след, Ио? – спросил тот, что был старше. – Я слушаю лес, но он молчит. Корни дремлют. Ничто не нарушено. Разве люди так могут?
– Похоже, что научились, – ответил молодой виртара. – В деревне ты единственный, кто мне верит, Эрух. Так прошу, отбрось ненужные сомнения!