Украденный трон
Шрифт:
Екатерина распорядилась об этом в письме Панину: «Безымянного колодника велите хоронить по христианской должности в Шлиссельбурге без огласки...»
Но огласка уже состоялась. Медлительность сообщения привела к тому, что тело Ивана Антоновича лежало два дня — 5 и 6 июля 1764 года, весь понедельник и вторник вслед за бунтом — на двух досках перед гауптвахтой крепости, возле часового. И всё, кто был в крепости и кто мог приехать туда, имея доступ, видели труп зарезанного императора, прикрытый красной епанчой...
И видели многие. Даже в Выборге объявился капитан, который посещал крепость в эти дни, наблюдал картину и рассказал о ней у себя на родине. А уж о солдатах и
Весть об убиенном Иване разнеслась по России. И не спасли манифесты, которыми Екатерина постаралась отречься от участия в смерти Ивана. Никто не знал про инструкцию, никто не узнал, пока не прошли многие десятилетия. Никто не понял, что зарезан он был по приказу Екатерины...
Первым чувством Екатерины, когда она прочла подробный доклад Панина, стала радость. «Руководствие Божие чудное и неиспытанное есть!» — вскричала императрица. «Провидение оказало мне очевидный знак своей милости, придав такой конец этому предприятию» — так написала она Панину.
Но какая же буря чувств поднялась в её душе, когда она прочла бумаги, найденные у бунтовщика Мировича. Поразил её манифест, составленный Мировичем от имени Ивана. «Недолго владел престолом Пётр Третий, и тот от пронырства и от руки жены своей опоен ядом смертным, по нём же не иным чем, как силою, обладала наследным моим престолом самолюбивая расточительница Екатерина, которая по день нашего восшествия на престол из отечества Нашего выслала на кораблях к родному брату своему к римскому генерал-фельдмаршалу князю Фридрику Августу всего на двадцать на пять миллионов денег золота и серебра в деле и не в деле и сверх того чрез свои природные слабости хотела взять себе в мужья подданного своего Григория Орлова с тем, чтобы из злонамеренного и вредного отечеству её похода и не возвратиться, за что, конечно, она пред Страшным судом не оправдается...»
Здесь, увидела Екатерина, намешано, как и она мешала ложь с правдой. Её возмущение было настолько сильным, что она быстро осознала, чем грозит ей одно слово о манифесте. Если народ читал, дознается, а уж солдаты Мировича читали и знают, потеряет Екатерина доверие в народе и уважение к себе как к женщине.
«Хотя зло и пресечено в самом корне, — быстро писала она в ответе Панину, — я опасаюсь, однако, чтоб в таком большом городе, как Петербург, глухие толки не наделали бы много несчастных, так как эти два негодяя, которые наказаны Богом за ужасную ложь, написанную ими на мой счёт в их так называемом манифесте, не преминули посеять свой яд. Я не останусь тут ни одного часа более, чем сколько нужно, не показывая однако вида, что я тороплюсь. Я возвращусь в Петербург, где, я надеюсь, моё возвращение немало будет содействовать уничтожению всех их клевет на мой счёт...»
Она поторопилась вернуться, бунт пресечён в самом начале, но много сил и времени, много нервов придётся ещё потратить Екатерине, чтобы разделаться с последствиями бунта.
Одно несказанно радовало императрицу — теперь в России один император, единственный человек, стоящий на престоле и не имеющий соперников, — она, Екатерина.
Ивана похоронили в ту же ночь под крепостной стеной. Позднее могилу его сровняли с землёй, и теперь уже никто не знает, где зарыт этот несчастный узник, двадцать три года проведший в тюрьме.
«Молва народная лишь концом этого дела пресечётся», — справедливо полагала Екатерина и назначила для производства следствия и суда высокое правительственное судилище.
Манифестом о суде над Мировичем открыла Екатерина своё возвращение в столицу. Она увиделась со следователем Веймарном, выяснившим все перипетии бунта, выслушала его «экстракт» по делу и послала дело
39
Трубецкой Никита Юрьевич (1700 — 1767) — генерал-прокурор Сената с 1740 года, с 1757 года — генерал-фельдмаршал.
40
Вяземский Александр Александрович (1727 — 1793) — русский государственный деятель. С 1764 года — генерал-прокурор Сената.
Собрание судей, как всегда, когда собирается многочисленное общество, сразу же вступило в прения и конфликты. Никого не интересовал сам Мирович — хотя его призывали в собрание дважды и дважды увещевали — всем хотелось выделиться, оставить своё имя в известности. Даже святые отцы не избегли этого искушения — они постановили пытать Мировича, дабы пыткой вырвать признание о сообщниках.
Но Екатерина пресекла такие поползновения. Пытки оттянули бы дело, а его надо кончить возможно быстрее. Конец означал молчание народа, общества, города. Но разговоры и слухи нарастали в столице, как снежный ком.
И только казнь Мировича, его голова, показанная с высоты эшафота, воздвигнутого на Обжорском рынке на Петербургском острове, а потом публичное сожжение самого эшафота вместе с телом и головой бунтовщика успокоили страсти.
Двадцать два года не было в России смертных казней. Увидев голову в руках палача, народ, забравшийся на крыши и балконы, на мосты и вокруг эшафота, так ахнул, что на мосту обвалились перила, а сам мост едва не рухнул в воду.
До самого своего последнего часа Мирович был словно каменный. Лишь когда на него надели цепи, он заплакал. Но достойно встретил смерть, на все четыре стороны поклонился народу и сам уложил своё тело на смертную плаху...
Единственную ошибку допустила Екатерина в своём манифесте от 17 августа 1764 года. Там она написала, что капитану Власьеву и поручику Чекину было велено «призирать и соблюдать» Ивана Антоновича, и они же и «пресекли» жизнь его.
Она было прикусила язык, и в сообщении о смертной казни Мировича уже нет ни слова об убийцах Ивана.
«Сего несчастного принца убийцем должно признать Мировича». Это породило не только слухи, но и самые страшные выступления в печати. Правда, не в самое это время, а лишь годы спустя. И обвинён в этой смерти был весь русский народ.
Но дело прошло, быльём поросло и наскучило даже Екатерине. Она не читала заявлений в заграничных газетах и презрительно отмахивалась от пересудов об «шлиссельбургской нелепе».
Главное для неё сделала судьба — она убрала с её дороги всех конкурентов, свела в могилу всех претендентов на русский престол. Худородная немецкая принцесса завладела гигантской русской империей и правила до самой смерти, отличаясь живым, деятельным умом, незаурядной силой воли, и сумела придать своему государству блеск и международное значение. При ней Россия вышла в мире на первые места и уже в течение целого столетия не сходила с них...