Украденный трон
Шрифт:
Внезапно картина в голове у Петра прояснилась. Так вот в чём дело — она и вчера бранилась и громко кричала во всеуслышание, что ему, Петру, плохо служат, что все кругом лодыри и только канцлер Воронцов верно блюдёт интересы государя и государства... Он вспомнил, что красивое личико с укором уставилось на него и что он велел арестовать дядю Елизаветы. Едва его упросили успокоиться...
Так вот что грызло его с самого утра. Вот что не давало ему покоя...
— Я ответила Елизавете Романовне, чтобы она кого иного выбрала для своей комиссии, которая может быть вам, государь, досадительна. Но она плакала навзрыд, целовала мне руки и уверяла, что только я одна в
Пётр остановился снова и, приблизившись к Екатерине почти вплотную, заставил её повторить сказанное. Екатерина слово в слово повторила, и он задумался, удивлённо пощипывая тонкой рукой с длинными и тонкими пальцами несуществующие усы.
Дверь кабинета неслышно открылась, в комнату вошли друзья и собутыльники императора, давно уже получившие разрешение входить без доклада и когда угодно. — Мельгунов и шут по природной склонности Лев Нарышкин.
Император сразу же поспешил оставить Екатерину посреди огромной комнаты и обратился к друзьям, передавая полученную новость. Видно было, как он досадовал на Елизавету, как был зол за её выдумку и словно бы искал подтверждения своей правоты в глазах друзей.
— Так что же мне сказать Елизавете Романовне, — нарушила его рассказ Екатерина. Она не желала долее стоять в присутствии этих людей, изменивших ей ради Петра, — раньше они были самыми верными её слугами и наперсниками...
Она уже поняла, что иные заботы увлекли этих людей и отвратили от неё. Лев Нарышкин, поняв, какая перемена произойдёт и в его положении, если у императора заведётся новая пассия, на ходу придумал:
— Скажите, что ответ будет прислан...
— Да, да, я пришлю ей ответ, — быстро проговорил Пётр...
Екатерина не сказала больше ни слова, сделала прощальный реверанс и вышла из кабинета. Она поняла, что проиграла, что ей не удастся выкурить Елизавету Воронцову из дворца, что соперница её вновь завладеет сердцем её мужа...
Придя к себе, она послала сказать Елизавете, что ответ к ней будет прислан. И не удивилась, получив ещё одну записку от фаворитки со слёзным текстом, что та отпущена, одевается и просит дозволения прийти попрощаться... Но Екатерина знала: слабовольный и слабохарактерный Пётр склонится на уговоры заинтересованных сторон и помирится с любовницей. Она рвала и метала в душе, но ни жестом, ни словом не выдала себя. Время от времени Екатерина подходила к двери, открывала её и видела, как взад-вперёд бегали Мельгунов и Нарышкин. Они носили записки. Потом Пётр прошёл в покои Елизаветы скорым шагом.
Самым поздним вечером Екатерине принесли от Воронцовой записку. Та писала, что она к Екатерине не будет, поскольку ей приказано остаться во дворце...
«Она победила и на этот раз», — горько усмехнулась про себя Екатерина, но назавтра, обсуждая всю эту историю с Петром и его приближёнными, Мельгуновым и Нарышкиным, ни слова худого не сказала об Елизавете, хотя её всячески провоцировали и подталкивали к этому не только придворные, но и сам Пётр. Она, сжавшись внутренне и отбросив самолюбие, весело и спокойно шутила и не допустила ни единого бранного слова в адрес любовницы своего мужа. Немалая выдержка нужна для этого, но Екатерина нашла в себе силы...
Она давала себе волю только тогда, когда ночью к ней тайком пробирался Григорий Орлов. На его могучей широкой груди она выплакивалась, снова озарясь улыбкой и заряжаясь спокойствием.
Пётр ожидал от Екатерины чего угодно: упрёков, слёз, жалоб, скандалов. Но не этого страшного спокойствия и улыбки, словно
По городу поползли зловещие слухи, один другого грязнее. Всякую историю, выходившую из дворца, люди перетолковывали и добавляли от себя грязные скользкие подробности. Об этом хорошо заботились сторонники Екатерины, раздувая маленькие грешки в большие и низкие подробности частной жизни императора. То одного, то другого арестуют, и не за провинности, а за шашни с их жёнами императора. Множество женщин низкого рода и звания, не умеющих держать язык за зубами, приглашал Пётр к себе на пирушки, приставая ко всем сразу, а мужей, пытающихся защитить честь семьи, велел сажать на гауптвахту. С пирушек его всегда привозили мертвецки пьяным. Он навешивал ордена, самые высшие в России, неизвестно откуда взявшимся людям, капралам и унтерам, чьих жён щупал за столом...
Слухи скорбно подтверждала сама Екатерина, если у неё спрашивали, продолжая плакать у гроба Елизаветы...
Пётр очень быстро сделался врагом самому себе...
Глава XI
Сознание покинуло Ксению. Она лежала на голой земле, под голой кроной слабой, склонившейся на сторону берёзки и не чувствовала боли, не слышала хлопанья крыльев, и горловых хриплых криков птиц, слетевшихся к её телу, и уханья серого филина, разгонявшего толпу оголтелых, жаждущих поклевать белую хрупкую плоть воронов.
Она лежала в забытьи, не чувствуя и не понимая ничего, что происходило с ней. Холод и сырость сковывали её тело, подмораживали руки и ноги, торопясь, скользили по голым грудям, но она лежала неподвижная, раскинув в стороны окровавленные, избитые ноги, словно распятая на этой грешной земле, всё ещё не жалеющей своих жильцов, временных и угрюмых, жалких и страждущих.
Но в мозгу проносились видения, которые она с трудом могла бы припомнить, опамятовавшись. Будто стоял у берёзы, протягивая к ней руки, высоченный и весь в белом Андрей. Лица его она не могла разглядеть, но ей казалось, что оно было радостным и светлым. Она недоумевала, почему он радостен, почему такая светлая синь окружает его, не могла понять, почему он протягивает к ней руки в широких рукавах, ниспадающих до самых пальцев.
Она и раньше постоянно видела в своих снах и бредовых видениях Андрея. Но он всегда отворачивался от неё, уходил в неясную даль. Её всегда охватывал ужас перед этими видениями, ужас, ни с чем не сравнимый. Она пыталась защищаться от этого ужаса, уговаривала себя, что ведь это он, Андрей, человек, которого она любила больше самой своей жизни.
Почему же в снах и видениях он вызывал в ней не просто страх, а кошмар, преодолеть который она не была в состоянии. Теперь ужаса не было, она могла спокойно разглядеть его, только вот лицо его, скрытое маской синих и багровых тонов, никак не удавалось рассмотреть. Она рванулась к нему, но он отступил, уходил от неё, как всегда, но не отпускал протянутых рук, а словно манил её за собою. И пропал.