Укради у мертвого смерть

Скворцов Валериан

Он почувствовал себя старым.

— Бруно, дорогой, ты-то знаешь, что для нас, евроазиатцев, западная ах-любовь просто ничто...

Сентоза уходил влево. Мористее, над серыми трубами нефтеперегонных заводов вырывалось, зависало в небе и гасло желтое пламя.

— Ты такая вдумчивая, Барбара, и торопишься, не взве­сив...

Ветер обрывал слова, которые он почти шептал от отчая­ния.

— Ну, пожалуйста, Бруно... Ты хочешь правды? Так вот... Что за цена для мужчины, настоящего мужчины? Если не деньги за одну ночь с леди-для-удовольствия, то — память?

Возможно, с грустинкой... Ничего больше. Секс в этом ми­ре — развлечение, удовольствие. Как тонкое вино, изощрен­ная пища. А я не на один обед. Мне нужно нечто большее, чем восхищение твоей силой и могуществом, твоей элегантно­стью и щедростью. Может, я такая женщина, которая не нуждается в защитнике. И потом...

— Мой брак, Барбара, давным-давно формальность. По­зже я смогу получить развод.

— Дорогой, на любовницах в Азии никто и никогда не женился... Да я бы стала и плохой подругой. Ведь ты ищешь любви. Ложь разрушит обоих... Когда я встречу человека, для которого просто захочу быть всем, чем он только пожелает, сделать все, что захочет, вот тогда...

На островке Кусу, где да Суза высаживал туристов смот­реть пагоду, построенную прокаженными, она ходила с ним как с ребенком за руку. Не отпустила, когда черный козел, обретавшийся при монахах, перегородил тропинку, и Бруно оттягивал его за рога в сторону. Она не засмеялась. У нее болело за него сердце. И он понял: это его поражение.

Хитрый да Суза прислал ему пива. Когда Бруно оглянул­ся, чтобы поблагодарить, капитан сочувственно развел рука­ми, закатив глаза. Как бы говорил: твой бог спит, ему не до тебя, а когда проснется, будет поздно.

— Ты была первым и главным пунктом в моем большом плане, ° сказал Бруно на пирсе.

— Видишь, план есть... Вычеркни первый пункт и начни со второго.

— Пообедай со мной, — попросил он.

Ресторан назывался «Вечное процветание». Под полом волны плескались о сваи. Место принадлежало лодочникам.

Столик обслуживал знакомый Барбары со школы по про­звищу Триста Фальшивок. Мать продала его пятилетним за триста долларов, оказавшимися поддельными. Барбара за­казала только чай. Она догадывалась, что перед выносом из кухни подавальщик, как это повелось у них, плюнет в каждое ее блюдо или, чтобы не попасть под дурной глаз, попросит сделать это мойщика. Потому что она, Барбара Чунг, дочь китаянки и белого, пришла с заморским дьяволом. И не ради денег. Именно поэтому.

Бруно тронул узел трикотажного галстука. Она наблюда­ла, как он пьет свое пиво, едва заметным движением губ обсасывая седоватые усы. Крутой подбородок с косым шра­мом. Необычайной синевы глаза, какие видела только еще у одного северного варвара. Интересно, позвонит он или нет? Если позвонит, лучше надеть что-нибудь обычное, скажем, приталенное платье, но не слишком...

Триста Фальшивок нервничал. Клиенты говорили по- французски. Помимо отдельных слов, язык не понять. А о пустяках они болтать не могли. Он обладал памятью магни­тофона. За пересказы платил Мойенулл Алам, бенгалец, де­ржавший пирс и причалы у Меняльных аллей под наблюде­нием

по поручению всемогущего «Бамбукового сада».

— Улетела далеко, — сказал Бруно.

— Задумалась, — улыбнулась Барбара. — Приходится... Сингапур крохотная страна, из-за этого любят сплетни, а в сущности, кроме денег, здесь и секретничать-то не о чем. Все знают друг друга.

Она коснулась чашки, искоса наблюдая за Триста Фаль­шивок.

— Скажи, Барбара, ты могла бы начать серию статей, громких статей? Я снабжу материалом.

— Не можешь терять время... Если свидание не удалось, то дела. О чем же писать?

— Мафия.

— Ох, это не сенсация.

— Почему?

— Если профессиональных мафиози разоблачить и их уберут, образуется вакуум. Неизвестно, заполнят ли пустоту люди почище...

Он улыбнулся.

— Как насчет меня?

— Ты помогал с материалом погуще.

— Барбара, материал густой. Такой густой, какой твоя «Стрейтс тайме» на заваривала. И региональная пресса не заваривала. Тебе позвонит корреспондент «Нью-Йорк тайме» и попросит встретиться, и ты втянешь его...

— Ее... Это женщина, сидит в Бангкоке. Сюда не всем журналистам дают визу.

— Она сразу клюнет, проглотит наживку, сожрет вместе с крючком и попросит добавки.

— Бруно, что взамен?

Лябасти покрутил пальцем над кружкой, чтобы Триста Фальшивок принес новую. Бруно пил бочковое. Привычка людей, наживших оскомину от консервированных продук­тов в молодости. Улыбнулся.

— Ничего... Ты ответила на джонке.

— Материал, что же, второй пункт большого жизненного плана?

— Обрати внимание, я выпил пока одну, не считая выдан­ной капитаном в плавании. Значит, еще скромен... Гранди­озного жизненного плана! Но поскольку пункт первый не состоялся, должен вступить в силу пункт последний.

— Последний?

Триста Фальшивок подошел к столу с подносом, на кото­ром стояла кружка с пивом.

— Плевать я хотел в твоих предков, обглоданная кость, — прошипел он по-кантонски со сладкой улыбкой.

Возвращенный с чаем плевок мог стать худшей приме­той, сулил невзгоды, а чашка оказалась отодвинутой Барба­рой на край стола.

— В нем речь о том, что хотелось бы заполучить в послед­нюю очередь. Только и всего, — ответил Бруно. И переспро­сил подавальщика: — Что ты бормочешь, дружок?

— Леди угодно что-нибудь еще?

— Дай мне отхлебнуть у тебя, — сказала Барбара по- французски.

Бруно отмахнулся от Триста Фальшивок.

— Если это уличная мафия, большая мафия, — сказала Барбара.

— Она и есть.

— Попробую... И, знаешь, можно запустить материал да­же за железный занавес. Бродит тут один парень. Поделиться с ним?

— Гремите тамтамы! Да откуда он свалился? Будь осто­рожна. Не ввязывайся ты в их военно-морское присутствие и прочие агрессивные планы против свободного мира...

К вырезке с грибами он не притронулся.

По эскалатору они поднялись на воздушный переход, спустились к пассажу «Гэллери». У магазина «Тайме» Барба­ра протянула руку.