Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время.

Марчуков Андрей Владиславович

Для иллюстрации подобной установки, на десятилетия, если не больше, ставшей важнейшей составляющей поль­ского сознания, очень характерен один эпизод, связанный с осмыслением поляками творчества Гоголя. Давая крайне негативную оценку гоголевскому «Тарасу Бульбе», польская журналистка А. Лисицкая смогла уместить эту установку буквально в одно слово (к тому же выделенное курсивом). «Описание нашейУкраины художественным пером рус­ского (то есть Гоголя. — А. М.)вызывает в польском сердце чувства мучительной боли и возмущения», — утверждала она (попутно отказывая «русскому перу» и русскому наро­ду в способности создавать высоконравственных героев, подобных тем, что создавал польский «художественный гений») [111] .

111

Цит. по: Гоголь

Н. В.Тарас Бульба. Автографы, прижизненные из­дания. Историко-литературный и текстологический комментарий. С. 572. Оригинал напечатан в журнале «Польское обозрение». 1886. № 7.

Восстановлению Речи Посполитой и идее реванша в бе­лорусских и малорусских землях и была подчинена вся де­ятельность польского движения: как политическая (в том числе осуществлявшаяся через масонские и прочие тайные общества), так и идеологическая. К числу последней отно­силось также и создание «исторических» и расовых теорий, согласно которым Россия изображалась азиатской деспо­тией, варварской страной, а русские — народом неарийско­го и неславянского происхождения, чуждым не то что Ев­ропе, но даже не имеющим ничего общего с малоруссами и белоруссами. Автором одной из таких псевдонаучных и чисто политических теорий был выпускник уманского училища Ф. Духинский [112] .

112

Щёголев С. Н.Указ. соч. С. 47-48.

Этим же целям во многом была посвящена и работа по­ляков на культурно-исторической ниве, в том числе каса­ющаяся украинской тематики. И далеко не все из тех, кто был ею занят, делали это без задней политической мысли. Конеч­но, были среди поляков и такие, кто, как, например, В. За­лесский или З. Я. Доленга-Ходаковский (А. Чарноцкий), искренне увлекались малороссийским фольклором, этно­графией, историей. Вацлав Залесский собрал обширный фольклорно-песенный материал, и его «Песни польские и русского люда галицкого» пользовались большой попу­лярностью, в том числе в России (работал с ними и Гоголь). Доленга-Ходаковский интересовался восточным славян­ством, записал в Галиции огромное количество народных песен и вообще считал, что народная культура лучше со­хранилась в более толерантной православной среде, неже­ли в западнославянской католической. А затем он занялся раскопками славянских городищ под Новгородом и Тверью (да так и остался в России) и своими трудами немало спо­собствовал не только пробуждению интереса к народной культуре и археологии, но и утверждению в российском об­ществе представления о Правобережье и Галиции как о рус­ской этнической и культурной территории [113] .

113

Верстюк В. Ф., Горобець В. М., Толочко О. П. Указ. соч. С. 308.

Но больше среди польских «украинофилов» было тех, кто обращал взоры к малороссийской истории и культу­ре в поисках ушедшего «золотого века» Речи Посполитой. Идеализируя польско-малорусские отношения как эпоху братства и сотрудничества, они намеревались использо­вать эту идеализированную картину для политических нужд дня сегодняшнего. Так, выходец из шляхетской се­мьи Т. Падура и волынский помещик В. Ржевусский реши­ли добиваться независимости Польши путём формирова­ния в малороссийском обществе пропольских ориентаций и пропаганды идей антироссийского сепаратизма. А чтобы те легче усваивались, предлагали облечь их в казачьи одеж­ды. Фактически эти люди (как и их единомышленники) приступили к созданию «казачьего мифа», стремясь при­вить памяти о казачестве и Гетманщине отчётливую антироссийскую и пропольскую направленность. И тем самым превращая эти уже давно ушедшие в небытие исторические феномены в идеологическую реальность современности.

Для этого Падура и Ржевусский собирали фольклор, а чаще самостоятельно сочиняли песни и «думы», в ко­торых прошлое Малороссии толковалось в политически нужном для польского движения духе. Ими даже была создана специальная школа лирников, выпускники кото­рой и должны были, посещая корчмы и народные гуляния, распространять среди крестьян Волыни и Правобережья эти думы и песни, тем самым исподволь формируя их мировоззрение [114] . Ещё одним видным украинофилом, писав­шим «думы» и поэмы об Украине, Запорожье и казачестве, был Ю. (Богдан) Залесский. Впрочем, воспевал он лишь те эпизоды, которые касались совместной жизни поляков и украинцев и их борьбы с татарами и турками, и стара­тельно умалчивал обо всём, что не вписывалось в эту схему «польско-украинского братства».

114

Щёголев С. Н.Указ. соч. С. 43.

Впрочем, влияние подобных

«дум» и их сочинителей в крестьянской среде оказалось вовсе не таким значитель­ным, как на то рассчитывали польские украинофилы. А вот в магнатских поместьях Правобережья и Волыни деятель­ность Падуры, Ржевусского и их лирников нашла широ­кий отклик. И многие поляки отдавались украинофильству с настоящим увлечением, иногда даже меняя свою идентичность на «украинскую», хотя мировоззренческая ориентация таких людей всё равно оставалась изначально пропольской.

В отличие от малорусского и великорусского, польское течение практически сразу приобрело политические чер­ты: украинофильскую окраску и антироссийскую направ­ленность в духе идей Духинского, Падуры, Ржевусского, Б. Залесского. Ведь это должно было послужить делу вос­становления Польши в границах 1772 года (не случайно, что основатели и приверженцы польского украинофильства прошли через восстание 1830-1831 годов). Это поль­ское интеллектуально-идеологическое течение оказало влияние на культурную и политическую жизнь малорос­сийского общества — в основном на появившееся чуть позже, в 1840-е годы, украинофильское (украинское) дви­жение, которое своим мировоззрением и самим возникно­вением в большой степени было обязано как раз ему. Одна­ко именно по причине такого своего характера и целей это направление в «малоруссистике» стояло особняком от двух других — великорусского и малорусского.

Каждое из этих последних имело некоторую специфику, например побудительные мотивы. Так, малороссы (к при­меру, П. П. Гулак-Артемовский, Г. Ф. Квитка (Основьяненко), И. П. Котляревский, В. Г. Маслович, М. А. Максимо­вич, Н. А. Маркевич, В. Н. Забела) с увлечением отдавались изучению своей этнической природы или же, как В. Т. Нарежный, А. А. Перовский или О. М. Сомов, в своей лите­ратурной работе использовали тот материал, который им был хорошо знаком. Великороссы же (А. Павловский, И. Е. и И. И. Срезневские, К. Ф. Рылеев, Ф. Н. Глинка, А. А. Ша­ховской, А. С. Пушкин, А. Н. Нахимов и другие) или об­русевшие россияне (Н. А. Цертелев) именно что открыва­ли для себя Малороссию. Однако и те, и другие ставили перед собой цели исключительно познавательные и худо­жественные.

Впрочем, чёткой грани между этими течениями не было, они перетекали друг в друга — и географически, и сюжетно, и на личном уровне. Малороссийская тема­тика, по понятным причинам, активно разрабатывалась в Харькове — в открытом там в 1804 году университете и группировавшихся вокруг него литературных кружках и журналах: «Харьковском демокрите», «Украинском вест­нике», «Украинском журнале» (издатели Р. Т. Гонорский и Е. М. Филомафитский). Слово «украинский» в их назва­нии объяснялось географической локализацией: Харьков был центром Слободской Украины, да и Харьковская гу­берния до 1835 года именовалась Слободско-Украинской. Можно отметить и ещё один литературно-философский кружок, находившийся на Слобожанщине, — «Поповскую академию» А. А. Палицына, получившую название по селу Поповка Сумского уезда, где и располагалась «академия».

Однако не меньшим, а то и большим центром «малоруссистики» были столицы, и особенно Петербург. Там печа­тались художественные произведения, так или иначе за­трагивавшие бытовые стороны и историческое прошлое Малороссии, там выходили первые литературные опыты на малороссийском наречии, там издавались фольклорные и краеведческие труды и сборники. Именно там прожива­ла и основная масса читателей — потребителей этого куль­турного продукта. В Петербурге на литературном и жур­налистском поприще работало немало малороссов, в том числе занимавшихся украинской тематикой. А в харьков­ских журналах и кружках над художественным и научным познанием Малороссии бок о бок с малороссиянами тру­дились и великороссы: как уроженцы Слобожанщины, так и выходцы из других губерний.

Да и на личном уровне порой непросто было разобрать, кого к какому направлению относить, как тех же Алексея Перовского, Ореста Сомова, Василия Нарежного и ещё це­лого ряда других. К примеру, останься малоросс Сомов работать в Харькове (даже пиши он целиком на русском языке), его можно было бы отнести к малорусскому направ­лению. Но поскольку он переехал в столицу, то, несмотря на своё этническое происхождение, имеет больше основа­ний быть отнесённым к направлению великорусскому.

Не может до конца «развести» эти направления даже субъективный фактор, то есть индивидуальные предпо­чтения человека, то, какую культуру — русскую или мало­русскую — он считал более близкой себе и отдавал ей боль­ше предпочтения (речь в данном случае о малороссах). Это будет характеристикой скорее количественной, нежели качественной: свою деятельность литераторы-малороссы рассматривали как часть общероссийского литературно­го процесса и активно участвовали в русской культурной жизни. И это будет справедливым даже для тех из них, кто, как Григорий Квитка, Пётр Гулак-Артемовский или некоторые другие, часть своих произведений писали по-малороссийски [115] .

115

Лосиевский И.Русская лира Украины. Русские писатели Украины первой четверти XIX века. С. 17-18, 67-68.