Укротить ловеласа
Шрифт:
— Нет.
— Им никто не занимался так, как Барабашем. Его матушка, уж простите, сидит у меня в печенках.
Надя не сдержала улыбку: она живо представила, как часто наведывалась в консерваторию Римма Ильинична.
— Игорь Заславцев — самый старательный из всех, кто у меня учился, — продолжил профессор Эрлих. — Да вы пейте, пейте, — он указал на нетронутый Надин чай: она так заслушалась, что забыла обо всем остальном. — Игорь и мечтать не мог о консерватории, его отец — учитель ОБЖ в школе, мама — продавщица. Семьи более далекой от музыки невозможно себе представить. А он пробился… Как росток сквозь асфальт. Наблюдать за
Надя уронила челюсть от удивления. Игорь казался ей классическим отпрыском интеллигенции. И одевался с иголочки, и за внешним видом своим следил, и за речью. Не позволял себе «тыкать», разговаривал так, будто ему вместо колыбельных читали Канта. И если раньше снобизм Заславцева вызывал у Нади легкое раздражение, то теперь она видела в Игоре себя. За одним лишь исключением: в свое время она сдалась и отказалась от музыки, Игорь же дошел до конца.
— Он занимался часами. Неважно, как он при этом себя чувствовал. Помню, как-то прямо на уроке — бац! — и свалился в обморок, — глаза Эрлиха повлажнели от воспоминаний. — Я его тронул, а он весь кипит. Температура была под сорок, а он все равно пришел и инструмента из рук не выпустил.
— Фантастика… — искренне восхитилась Надя.
— Вот-вот! — закивал профессор с таким энтузиазмом, что Надя не сразу поняла, радуется он или это приступ болезни Паркинсона. — Я сразу понял, что он по-настоящему горит музыкой. И вложил в него все, что мог. На его окончание первого курса я половину зарплаты потратил, чтобы купить ему концертные туфли. Тогда мы еще не получили грант, ставки были крошечными, супруга даже уговаривала меня перебраться в Лондон, там наша струнная школа всегда котировалась…
— Простите, — Надя осторожно оборвала паутину старческой ностальгии. — А почему тогда у Платона с Игорем не сложились отношения?
— Вы же с Барабашем давно работаете, — усмехнулся Эрлих. — Неужто не догадываетесь?
— Пока нет.
— Барабаш ревновал. Ужасно. Учитывая, сколько девиц вилось вокруг него, я, признаться, удивлялся, что он вообще способен на это чувство.
— Ревновал вас к Игорю? — Надя растерянно моргнула.
— Платон пришел ко мне на год раньше, чем Игорь. Я ставил его на все концерты, отсылал на конкурсы. Хорошо играл, хоть и вел себя по-свински. А потом появился Игорек… — Эрлих развел руками, расписываясь в собственной пристрастности.
— И стал вашим любимчиком? — предположила Надя.
— Именно так мне Платон и сказал. Нет, конечно, я бы это так не назвал, но, согласитесь, приятнее вкладываться в человека, когда видишь отдачу. Барабаш всегда был сам по себе. Иногда мне кажется, что учись он все эти годы без моего участия, результат был бы тем же. Я пытался ставить их дуэтом, и выходило, прямо скажем, неплохо. Подобрал им отличную программу, но…
— Снова Платон?
— Он безбожно тянул одеяло на себя, и я оставил эту затею. А вот Игорь был благодатной почвой. Ловил каждое мое слово, старательно исполнял каждый штрих… — Эрлих потер узловатые пальцы. — Я давно перестал играть сам, артрит замучил. А с Игорьком… Не знаю даже, как объяснить. Я словно играл его руками, понимаете? Он был пластичным, как глина, и мне удалось вылепить из него то, чем не стыдно гордиться.
Не прошло и пары дней, как Надя начала работать с Заславцевым, и она поняла, что имел в виду профессор Эрлих. После Платона разница была феноменальная. Игорь смотрел на нее с благоговением пионера на торжественном поднятии флага. Попросила его прислать самые эффектные его записи, — и уже через десять минут телефон звякнул уведомлением о новом письме. И не просто письме: каждый файл Игорь снабдил подробными комментариями. Здесь у него в адажио немного просел звук, там все чисто, но сейчас бы он сыграл с другой фразировкой, это писали на концерте, и не слишком удачно потом убрали лишние шумы.
Стоило Наде вызвать Игоря на фотосесию, как он выслал ей несколько вариантов костюма, чтобы узнать ее мнение. Решила обсудить концертную программу, — и ноты градом посыпались в ее многострадальный смартфон. Он не просто слушал, что она говорит. Он слышал, и даже более того, старался предугадывать, что может понадобиться. Вишенкой на торте стал заботливо упакованный домашний обед для Нади, который Игорь принес с собой в «Кукушкино гнездо».
— Это — мне? — Надя тогда ошалело уставилась на запотевший пластиковый контейнер.
— Я подумал, вы тоже проголодаетесь, — пожал плечами Игорь. — Не мог же я есть перед вами в одиночку!
Еще чуть-чуть и Надя бы прослезилась. Некоторые и мужа-то такого не могут дождаться всю жизнь, а ей вот клиент достался заботливее, чем мать родная. Неудивительно, что Эрлих так прикипел к своему младшему ученику, для Игоря хотелось сделать все возможное — и даже больше. Конечно, он именно Игоря отправлял на международные конкурсы! Во-первых, Платона в силу своих возможностей неистово пиарила Римма Ильинична, во-вторых, его бесконечно приходилось пинать и тащить на себе. Будто все ему обязаны только за то, что он виртуозно владеет смычком.
Да, возможно, в игре Платона был какой-то особый огонь, если не сказать божественная искра. Перед его улыбкой трудно было устоять, а лукавый взгляд цеплял за живое. Но все это меркло после работы с ним. Теперь-то, глядя на прошлое свысока, Надя понимала: все это время Платон тянул из нее жилы. Она будто бы волокла его за собой на санях, барина, по-шаляпински укутанного в меха. И волокла не по снегу, а по асфальту, и поводьями служили ее собственные, убеленные первой сединой волосы.
Очевидно, что Игоря она заслужила за долгие мытарства с Платоном, и сейчас ничуть не жалела о своем решении. Напротив, в кои-то веки она была преисполнена энтузиазма. Игорь заразил ее своим задором, впервые за последние годы она снова горела работой, строила планы не ради отдельной квартиры или похвалы Воскобойникова, а просто ловила кайф от того, что делает.
И потому когда Платон выскочил из весенних сиреневых сумерек, как черт из табакерки, и схватил ее за руку, чтобы обвинить в злостном предательстве, Надя вдруг вспомнила про Лизу. Окажись перед ней сейчас эта маленькая подколодная змейка с востроносой мордочкой Буратино, Надя обняла бы ее и троекратно смачно расцеловала. Ведь если бы не Лиза, она бы до сих пор изо дня в день слушала эгоцентричные баллады Барабаша.
— Ты так и не простил Игорю, что Эрлих любил его больше тебя? — прямо спросила Надя у Платона, надеясь, что этим остудит его пыл.