Укрой меня от замыслов коварных; Делирий; Возвращайтесь живыми!; Шанс на независимость
Шрифт:
– Но ведь ты победил? Значит, и ты можешь воздействовать? – Она слегка оживилась. – На меня тоже?
– Могу, – серьёзно кивнул Афанасий. – Но не хочу и не буду.
Они остановились под стеной разрушенной почти до основания крепостной башни.
Вид на залив отсюда был великолепный, и если бы не ощущение нависшей над головой грозовой тучи, настроение у Романа было бы отличное. Но он чувствовал медленное неуклонное приближение «грозы», нарастание «электрических» потенциалов, вполне способное вылиться в перестрелку или в ментальный поединок,
К счастью, Даниэла не ощущала его переживаний. Она всё ещё надеялась на чудо, в силу мягкого характера считая мир вокруг тёплым, приятным, интересным и добрым.
Роман в принципе был с ней согласен, потому что давно понял: жестоким мир делают люди. И в реальности изменить эту ситуацию можно было, только изменив самих людей, их отношение к природе и жизни вообще. В противном случае их ожидала та же участь, что постигла исчезнувшие древние цивилизации – забвение.
– Пить хочу, – тихо сказала Даниэла.
Роман задавил вспыхнувший в душе гнев, обращённый к тем, кто заставлял его воевать. Как говорил Олег Харитонович, гневаться не стоило ни при каких обстоятельствах. Несмотря на старинный смысл слова «гневный» – огневой, оно несло в себе сакральные смыслы, вложенные предками: «глаголь не ведая», – то есть являло пример неправедного возбуждения, безразборного поведения, поведения не по совести и не по справедливости. Но даже праведный гнев – огнь–свет против тьмы – не давал человеку преимуществ, требуя энергетических затрат и мешая побеждать.
– Пойдём в порт, посидим в кафешке, пообедаем.
– А потом?
– Подождём наших парней и вернёмся.
– В отель?
Он задумался на мгновение.
– Конечно, в отель, куда ж ещё.
Он вовсе не был уверен, что они ограничатся прогулкой по крепости Буртзи, но признаваться в этом Даниэле не стоило. Где–то далеко медленно таяла надежда, что всё закончится благополучно, они действительно вернутся в отель и будут отдыхать, как прежде.
– Устала?
– Немного.
– Могу взять на руки.
Даниэла улыбнулась.
– Я тяжёлая.
– Понравилась крепость?
– Понравилась. Но здесь… неуютно.
– Ещё бы, этим стенам тысяча лет. Дом–музей красивый, да?
Даниэла кивнула, пряча руки в рукава курточки.
Роман обнял её, прижал к себе, чувствуя, как зябко вздрагивают плечи жены. В душе снова проснулся гнев: на обстоятельства, на затаивших недоброе негодяев, на самого себя. Олег Харитонович был прав: надо было или оставаться в своём амплуа целителя и эксперта Ассоциации, или решительно переходить в состояние активника, не принадлежащего самому себе. Готов он сделать это, совершить поступок ? Или его предел – изредка напрягаться до предельной динамики, а потом делать вид, что всё это его не касается?
– Пойдём, – тихо сказала Даниэла.
Он
Кафе в порту, прямо напротив стоянки яхт, называлось «Калиокидис». Народу в нём было немного, в основном – туристы из Германии и Франции, сошедшие на берег с парома, перевозившего пассажиров с материка на остров. Никого подозрительного Роман здесь не заметил, и настроение его чуть поднялось. Снова затеплилась надежда, что всё обойдётся, они вернутся в отель и проведут весь отпущенный путёвкой срок до конца.
Однако уже через несколько минут, когда официант принял заказ, пришло неуютное ощущение взгляда в спину. Роман напрягся, заставляя работать все «внечувственные локаторы» организма (стараясь вести себя достойно, уверенно и спокойно, чтобы не пугать жену), и отметил два «очага угрозы», протянувшие к нему невидимые лучи внимания.
Первый находился внутри кафе, и Роман после недолгих поисков обнаружил ту самую женщину из отеля, которая спасла его от служителей в форме, принадлежавших какой–то явно нехорошей организации. Она сидела на веранде, спиной к москвичам, и пила кофе, листая книгу.
Второй «очаг» оказался снаружи. Определить его реальных носителей было непросто, однако Роман всё же сумел это сделать и просканировал двух мужчин в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти лет, сидевших в машине (серый «Фольксваген») напротив кафе и не спускавших глаз с входной двери. Подъехали они позже, после того, как Роман и Даниэла вошли в кафе, поэтому могли быть просто туристами, но в их аурах прятался лёгкий «дым» узнавания, определяющего интерес к конкретному человеку, и Роман узнал себя. Эти двое появились в порту ради него.
Настроение снова испортилось. Будь он один, попробовал бы «отвести глаза» парочке в «Фольксвагене» и отправился бы на другой берег, в Нафплио. Но его спасительница ничего не предпринимала, ожидая каких–то событий, рисковать Даниэлой не хотелось, и Роман остался на месте в состоянии раздвоенности: ждать он не любил, активно влиять на события не мог.
Даниэла заметила его колебания.
– Они здесь?
Он невольно глянул на женщину с книгой, покосился на компанию немецких туристов, занявшую столик неподалёку.
– Ты о ком?
– Мы от кого–то прячемся, я же вижу. Они уже здесь?
Он накрыл своей ладонью руку жены.
– Не переживай, всё будет хорошо. Хотя теперь я вижу, что не стоило нам лететь в Грецию. – Роман заглянул в глаза жены, увидел в них сомнения, колебания, давний страх, сожаление и неуверенность. Даниэла хотела знать правду и боялась её, но ещё больше боялась разочароваться в нём. Она имела право знать о муже всё.
Будь что будет, подумал Роман решительно, понимая, что тянуть с признанием нет смысла.