Улица 17
Шрифт:
– Преступление бывает и без наказания. А слов про тварь дрожащую в оригинале я вроде не нашел, – сказал Иван, пожав плечами. – Давай дело делать.
– Вы хотите, чтобы это был я? Но почему? – спросил Родриго.
– Просто так, – сказал Иван и подошел к Фигероа, перекрестив его и вынув откуда-то потрепанный черный молитвенник. Он быстро открыл его и нашел нужную молитву.
– Это предсмертная? – сказал Родриго и зажмурил глаза.
– Да, – ответил Иван. – Ну…
– А ты, – опять перейдя на неформальный стиль общения, спросил Родриго, ощущая в теле какую-то
– Я недавно исповедовался, – заявил Иван и шагнул к Родриго. – Сделай это, если так хочешь. Но Инес тебе не видать.
«Почему он сказал про Инес? Откуда он вообще взял, что она меня интересует?» Мысли путались в голове испанца, но он почти нежно взял за плечо нового знакомого и отстранил его. Потом взвел руку с зажатым в ней пока еще неизвестным пистолетом, и
Раздался выстрел, совсем недалеко.
– Это, скорее всего, пиротехника, – пожал плечами Папа, выходя из машины и поправляя сложный головной убор на голове.
– Но, ваше святейшество… – сказал появившийся рядом здоровенный бугай с выражением почтения на лице.
– Тиару не задело? Никто не пострадал? Значит, пиротехника, – ухмыльнулся Папа.
Он оперся рукой о плечо своего телохранителя и под прицельным огнем фотовспышек двинулся к стоявшей на пороге собора короткостриженной светловолосой женщине, вымученно улыбавшейся на встречу него. Она была в белом брючном костюме, что Папе почти не понравилось. «Однако она старалась, эта мадам президент», – подумал он, и тут ему в голову пришло, что Мадлен Лежануа просто хотела гармонировать с цветом его облачения. «Дейвствительно, ангельская женщина», – чуть не рассмеялся он. Неожиданно в голову ему пришло, что стоит побыть джентльменом по отношению к первой правительнице Франции и приподнять тиару, как в старину великосветские викторианские франты делали при виде любой дамы из общества.
Мадлен застыла в улыбке, хотя вокруг забегали телохранители, и где-то рядом с ними завыли полицейские сирены.
«Кого-то должны повязать, – подумал Папа. – Опять. Но я принес не мир, но меч».
Еще одна вспышка фотоаппарата, и молодую азиатку оттеснили на обочину специально обученные люди.
«Я должен вмешаться и сказать им, что она ни в чем не виновата. Они должны ее отпустить», – пронеслось в мозгу Папы. А потом он подумал, насколько же тяжела его жизнь в плане того, что он просто не успевает делать все добрые дела, о которых думает.
Но вместо этого он сказал:
– Я очень рад вас видеть, мадам Лежануа.
– Ваше святейшество, – одними губами, казалось, в экстазе, произнесла новоизбранная президент, и припала к его руке.
«Я стою здесь, как будто благословляю первого короля Хлодвига. Я, пришелец с другого континента. Человек, недавно признавший святыми самых странных людей соседнего континента. Самый молодой кардинал. Американец. Носящий странное имя. Благословляю первую женщину-президента Франции, да еще и дерзнувшую идти против правил своей страны. Я,
– Наш Папа Пётр II, – повторил отец Педро, – сказал епископу удивительную, незабываемую вещь: «Если так будет надо, я даже умру за Латинскую Америку». Странно такое слышать из уст гринго, не правда ли? Но тем не менее, это так.
Служки рядом стояли в своих бело-черных облачениях, прижав руки к груди и опустив глаза долу.
– Так помолимся за него и за новый праздник, который мы вскоре будем чествовать в этой обители! Отец Педро воздел руки в воздух, а на глазах матери Анхелики показались почти голубые от цвета ее радужной оболочки слезы. Инес вдохнула воздух и обернулась.
На пороге стоял смутно знакомый ей бородатый мужчина и какой-то молодой парень с длинными каштановыми волосами, прижимавший к сердцу статуэтку Санта-Муэрте. Он смотрел прямо на нее слегка разочарованными глазами.
– Идите, месса совершилась.
Позабыв о том, что в это время все поют какой-нибудь из латинских хоралов, сестра Инес прошла в проход и встала рядом с парнем, глядя ему пристально в глаза.
Родриго не смог вынести этого взгляда и вновь задрожал, хотя он сейчас смотрел в лицо девушке, которую Иван фактически спас от дальнейшего падения. Но сейчас пал он сам – или возвысился?
– Вашего отца больше нет, Инес, – произнес он и про себя добавил: «И Альберто Фигероа тоже».
– Я знаю, – сказала сестра Инес и показала на голубя, севшего на храмовые плиты. Он, казалось, влетел совершенно незаметно, даже приютские еще не обратили на него своего шумного внимания.
– Это душа того человека, – сказал Папа изумленной Лежануа и показал ей на летящую ласточку. – Он охотился так же стремительно на более крупную дичь, чем смог вынести.
– Но… Он хотел убить вас, – произнесла она, едва выговариваю слова от волнения. – Мне очень жаль, что все произошло в Париже. Я…
– Именно поэтому он ласточка, а не голубь, – наставительно произнес священнику. – Быстро жил, быстро умер.
На экране телефона высветилась новость: «15-летний Фади Бен-Ассан попытался покончить жизнь самоубийством при попытке задержания после выстрела по папскому кортежу». На фото Фади улыбался и обнимал за плечи своего отца. «Завтра я навещу и ту азиатку, и этого араба. Не забыть, записать». И Папа ослепительно улыбнулся Лежануа своей бодрой американской улыбкой.
– Уже ощущаете себя Хлодвигом, не правда ли?
VII
– Я покорен тем, что не могу понять, – ответил французский президент, – и готов поклониться тому, что отрицал.
Эта фраза постоянно попадалась Марии Ньевес на глаза, когда она заходила в сеть и смотрела новости. Возможно, дело было как-то связано с тем, что Пётр II был просто красивым человеком, почему бы и нет? Он отлично смотрелся в рясе – стройный, поджарый блондин с благосклонным взором, который пожимает руку толстоватому Фади со сросшейся на переносице монобровью.