Улица Светлячков
Шрифт:
— Сто двенадцать писем, миз Харт. — Он похлопал ладонью по толстой крафтовой папке, лежавшей у него на столе.
Он сохранил все письма Талли, это что-нибудь да значило. Талли вынула из папки свое новое резюме и положила перед мистером Рорбахом.
— Как вы можете заметить, в школьной газете мои статьи всегда печатали на первых страницах. Я также приложила свою большую работу о последнем землетрясении в Гватемале, обновила материал о Карен Энн Квинлан и размышления о последних днях Фредди
— Вам семнадцать лет.
— Да.
— И через месяц начнется ваш последний школьный год.
Письма сработали. Этот человек знал о ней все.
— Именно так, — подтвердила Талли. — Мне, кстати, кажется, что эту историю можно подать в интересном ракурсе. Начало последнего года обучения, наблюдение за классом семьдесят восьмого года. Может быть, мы сделаем цикл ежемесячных статей о том, что же на самом деле происходит за закрытыми дверями старшей школы. Я уверена, что ваши обозреватели…
— Миз Харт, — прервал ее мистер Рорбах. Он сцепил руки в замок под подбородком, и Талли показалось, что он едва сдерживает улыбку.
— Да, мистер Рорбах.
— Это филиал Эй-би-си, мы не берем на работу школьниц.
— Но у вас ведь есть стажеры.
— Из Вашингтонского университета и различных колледжей. Наши стажеры умеют работать в телестудии. Многие из них уже вели передачи на студенческих каналах. Мне очень жаль, но вы еще не готовы к такой работе.
— О…
Они молча смотрели друг на друга.
— Я давно работаю на этом месте, миз Харт, и мне никогда не приходилось видеть такой амбициозной особы, как вы. — Он снова похлопал ладонью по папке с письмами Талли. — Знаете, что я вам скажу, продолжайте писать мне письма. Я буду следить за вами.
— И когда я буду готова стать журналисткой, вы возьмете меня на работу?
Он рассмеялся:
— Просто присылайте мне статьи, получайте хорошие оценки и поступайте в колледж. А потом посмотрим.
Талли снова почувствовала прилив энергии.
— Я буду посылать вам что-то новое каждый месяц. И в один прекрасный день, мистер Рорбах, вы пригласите меня на работу. Вот посмотрите!
— Я не стану ставить против вас, миз Харт.
Они поговорили еще несколько минут. Затем мистер Рорбах проводил Талли из кабинета. По пути он остановился у витрины с наградами, где поблескивали золотом при неярком свете несколько «Эмми».
— Я тоже когда-нибудь получу «Эмми», — сказала Талли, касаясь пальцами прохладного стекла.
Она запретила себе принимать близко к сердцу предстоящую задержку на пути к своей мечте. Это ведь была не более чем задержка.
— Знаете ли, Таллула Харт, а я вам верю. А теперь возвращайтесь в старшую школу и насладитесь последним годом детства.
Мир за пределами здания выглядел как на открытке с видом Сиэтла. Синее небо, и ни облачка на нем. Именно такие виды побуждают тех, кто еще не живет в Сиэтле, продать свои дома в менее живописных местах и переехать сюда. Если бы только люди знали, как редки в этом городе такие вот дни. Лето в этих местах было подобно комете — так же ярко вспыхивало и так же быстро пролетало.
Прижимая к груди черную кожаную папку своего дедушки, Талли направилась к автобусной остановке. Прямо у нее над головой прогрохотал поезд монорельсовой дороги, и земля под ногами Талли дрогнула.
Всю обратную дорогу домой Талли повторяла себе, что перед ней открыты большие возможности, что она получит степень в колледже и найдет себе работу еще лучше.
Но как бы Талли ни старалась себя утешить, ощущение провала не отступало. Придя домой, она вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, у которой опустились руки.
Талли отперла входную дверь и, войдя внутрь, швырнула папку на стол в кухне.
Бабушка сидела на стареньком диване в гостиной, положив ноги в теплых чулках на оттоманку с обтрепанной обивкой, и держала на коленях незаконченный образец не менявшегося годами рукоделия. Она спала и тихонько похрапывала.
При виде бабушки Талли выдавила из себя улыбку.
— Привет, ба, — тихо произнесла она, входя в гостиную и наклоняясь, чтобы коснуться высохшей руки бабушки. Талли опустилась на диван рядом с ней.
Бабушка медленно просыпалась. За старомодными очками с толстыми стеклами глаза ее стали вдруг ясными.
— Ну, и как все прошло? — спросила она Талли.
— Ты только представь себе, заместитель директора по новостям сказал, что я слишком хороша для этой работы, что имеющаяся у них должность — тупик для человека с такой квалификацией, как у меня.
Бабушка сжала ее руку, останавливая словесный поток внучки.
— Они сказали, что ты слишком молода, да?
Слезы, которые Талли сдерживала весь день, жгли ей глаза. Смутившаяся Талли поспешила их смахнуть.
— Я знаю: мне предложат эту работу, как только я поступлю в колледж. Вот посмотришь! Ты еще будешь мной гордиться.
Бабушка бросила на внучку сочувственный взгляд.
— Я-то и так горжусь тобой, Талли. Но ведь тебе нужно не мое признание, а внимание Дороти.
Талли припала к худенькому плечу бабушки и позволила ей утешить себя. Через несколько минут она почувствовала, что боль разочарования притупилась. Так бывает при солнечном ожоге, когда боль утихает постепенно, делая кожу менее уязвимой для солнечных лучей.