Улица
Шрифт:
Вдруг в моих ушах зазвенел ее смех, которым она смеялась, стоя на лестнице.
Что означал этот смех? Для кого она так вырядилась? Я ничего не понимал.
Я оказался перед парикмахерской. Я вошел в нее и велел меня побрить и постричь. Парикмахер в белом халате посмотрел на меня с недовольным выражением лица. Я ему не понравился. Он велел садиться и позвал маленького ученика, которого обычно использовали для того, чтобы он чистил клиентам платье.
— Побрей господина! — велел парикмахер ученику и повернулся ко мне спиной, чтобы заслонить от других клиентов мою драную шинель, в прорехи которой выглядывала грязная рубашка.
Когда
— Двести марок господину мастеру!
Я вытащил из кармана тысячную купюру и расплатился. Мне дали восемьсот марок сдачи.
— Вот тебе на чай! — я швырнул малому восемьсот марок и быстро вышел.
Когда я уже отошел на некоторое расстояние от парикмахерской, чей-то голос окликнул меня:
— Вы ошиблись… Дали мальчику слишком много денег!
Человек, который ко мне обращался, держал в руке восемьсот марок.
Я пошел дальше, больше не оборачиваясь. Я представлял себе, как удивился малый, пересчитывая такую сумму, и как был удивлен человек в белом халате. Я был удовлетворен.
Директор цирка Вангалли последние дни ходил злой и раздраженный. Он расхаживал по своему кабинету, выпуская облака дыма из своих контрабандных, толстых немецких папирос и каждую минуту зло ворчал:
— Пять-шесть тысяч… К черту… Дефицит…
Он не отвечал на мои приветствия, ходил кругами и никого не замечал.
Но однажды он меня все-таки заметил.
— Вам что-нибудь причитается? — спросил он.
— Да. Причитается.
— Сколько?
— Восемь тысяч марок.
Он вытащил из портфеля светлой кожи несколько ассигнаций и протянул их мне.
Я хотел было уйти. Но директор посмотрел на меня глубоким проницательным взглядом и сказал:
— Погодите немного, мне нужно с вами переговорить.
Я остановился на пороге.
— Вы можете хорошо говорить? — спросил он.
— Да, могу, — ответил я, улыбнувшись.
— И по-польски?
— Могу и по-польски.
— Вы сможете у меня заработать на жизнь…
Он помолчал несколько секунд, а потом громко сказал:
— Значит, так, дело вот в чем: я совладелец кинотеатра «Венус», который, как вы знаете, находится в районе, почти сплошь населенном рабочими, большая часть которых не в состоянии читать титры. Во время показа картины вы будете стоять за экраном и в дырку объяснять публике, что происходит в каждой сцене. Понимаете? Вы должны говорить громко и отчетливо, и еще вы должны говорить интересно… Ин-те-рес-но… Вас должно быть слышно, и ваша речь должна доставлять удовольствие… Вы должны привлекать публику. Вы должны говорить смело, бодро, так, чтобы вас хотелось слушать… Например: в картине показана схватка между двумя полицейскими и бандитом Зигомаром [20] . В этом случае вы должны говорить так: для того, чтобы схватить великого предводителя бандитов Зигомара, было послано десять лучших тайных агентов из числа тех, которыми располагает полицейская префектура Парижа. Верный слуга принес Зигомару сведения, которые узнал из документов, выкраденных им из взломанного железного несгораемого шкафа в полицейской префектуре. Зигомар, услышав эти новости, только улыбнулся, вытащил револьвер, воздел ствол к небу и произнес: «Десять — это не один. Но я, Зигомар, предводитель банды „Черный
20
Фильм «Зигомар» был снят режиссером Виктореном Жассе в 1911 г. Впоследствии он снял еще два фильма об этом персонаже.
Директор изменил голос:
— Вы меня поняли, вам нужно будет говорить именно так… Публика ненавидит полицию… Публика сочувствует бандитам… Зигомар — бог. Зигомар — предводитель бандитов — это сила, хо-хо, великая сила!.. Пока Зигомар поднимает свой револьвер, чтобы дать отпор полиции, вы должны говорить: пятьдесят разрывных пуль приготовил Зигомар. Сорок девять — для полицейских, для своих преследователей, а последняя пуля, чтобы пронзить алое сердце в своей геройской груди… Когда Зигомар стреляет, вы не должны говорить: «Зигомар стреляет», а только — «Зигомар устроил канонаду» или «Зигомар бомбардирует»! Когда у Зигомара остается еще двадцать пуль, вы должны объяснять публике: «До последнего выстрела осталось девятнадцать. Победа или смерть. Геройская жизнь или одинокая могила…» Вот как вы должны говорить, вы меня понимаете! Возьметесь? Я вижу, вы интеллигентный человек, у вас должно получиться…
— Надеюсь, что получится, — ответил я.
— Итак, с завтрашнего дня приступайте к вашей новой работе. Завтра ровно в шесть приходите в кинотеатр «Венус».
— Хорошо, адье!
Я вышел на улицу. Стачка ткачей все еще продолжалась. Рабочие, одетые по-праздничному, расхаживали по городу с таким выражением свободы на лице, как будто их только что выпустили из тюрьмы. Они смеялись над толстыми богатыми господами, встречая их на улице. Колючие, острые слова жарких и ядовитых уличных насмешек смело свистели в воздухе.
Рабочий с широко и злобно открытым ртом и ввалившимися, беспокойными, жгучими глазами алкоголика кричал, дерзко глядя в глаза какому-то очень толстому типу, который случайно попался на пути ему и еще двум рабочим:
— Гляньте, он ограбил наши животы! Три четверти его брюха принадлежат нам, братцы! Нашими трудами нажил он себе такое брюхо. Если бы не мы, он бы был худ, как веретено. И что бы он тогда делал, бездельник?..
И все трое принялись беззаботно хохотать, в их хохоте звенела колючая ненависть.
Ставший объектом насмешек толстый господин, услышав шутки в свой адрес, не знал, что ему делать. Только его маленькие, толстые, пухлые уши, похожие на пуговицы из мяса, вздрогнули — и он прибавил шагу. Мальчишки бежали по улице, держа газеты в вытянутых руках, и кричали:
— Директор Завадский дает еще пять процентов.
Мальчишки с вечерними газетами бежали так, как будто ими выстрелили из дверей редакции и они не могут остановиться и теперь должны мчаться по городским улицам.
— О… о… он поумнел, этот директор Завадский! — говорили в группе рабочих, которая стояла на углу. — Он уже дал пять процентов… Нет, только тридцать пять, и ни процентом меньше… Мы уже достаточно наголодались, так что теперь им придется нам прибавить!..
— Они могут прибавить и все сто процентов! Стоит им только захотеть, — отозвалась женщина с тощим, изможденным лицом и открытым ртом, которым она быстро, тяжело и хрипло дышала.
На всех улицах шумели. Повсюду расхаживали рабочие, повсюду только и слышно было, что «пять процентов», «директор Завадский», «стачка».