Улыбка лорда Бистузье. Часть вторая из трилогии
Шрифт:
— Завтра, дедушка, у нас будет сочинение!— подхватил Стасик.
— А тема какая? — спросил дед.
— Праздничная. «Памяти павших будьте достойны».
Дед поднял на него глаза;
—Праздничная, говоришь, тема?
Стасик, поняв, что сказал не так, заметался:
—А как же, дед? Завтра праздник. Так ты помоги нам, ладно? Вспомни что-нибудь. Ведь войну не забывают, правда?
Абдурахман-бобо не ответил, собрал разбросанные по одеялу фотографии и стал их перебирать, вглядываясь в каждую
Наконец Абдурахман-бобо протянул нам одну из фотографий.
Перед двумя грозными танками, увешанными для маскировки густыми ветками, стояли, обнявшись, два танкиста. Одного из них мы узнали сразу — это был сам дедушка Абдурахман. Но, конечно, еще не дедушка, а молодой улыбчивый парень. Второй был незнаком нам.
— Это Гияс,— тихо сказал дедушка Абдурахман.— Гияс Абдуганиев. Брат мой фронтовой. Тот самый...
— А где он сейчас?— выпалил Сервер и осекся, заметив, как побледнел дедушка Абдурахман, как дрогнули его брови.
—Под Прохоровкой он, сынок. Под Прохоровкой. Слыхал о такой?
Сервер напрягся и судорожно закивал:
—Да-да! Слыхал... Я в кино видел... Там танки воевали... Одни только танки... Самое большое танковое сражение. Верно?
—Верно, сынок. Так было. Вот там Гияс и остался... Его машина впереди моей шла. Прямое попадание... Загорелся как свечка... Может, враг в меня целился... Выходит, заслонил он меня, Гияс. Танком своим заслонил. Собой заслонил.
Абдурахман-бобо умолк, взял снимок, молча кивнул, будто спрашивал о чем-то Гияса, глядевшего на него со снимка, и сказал:
—Перед тем боем сфотографировались. Корреспондент из дивизионки снял.
—Для газеты?— спросил я.
—Нет, так просто. Гияс его уговорил. На память. Вот у меня и хранятся оба снимка.
—Почему оба?— встрепенулся Сервер.
—А тебе непонятно? Снимки корреспондент тот где-то через месяц привез, по случаю. Для нас обоих привез. Оба мне и остались,— и он показал второй снимок.— А что, сынки, не слыхали о таком? Об Абдуганиеве Гиясе, говорю, впервые что ли слышите?
Мы смущенно переглянулись. Нет, не слыхали мы о таком герое. Вот рассказал о нем дедушка Абдурахман — и узнал немного.
Абдурахман-бобо сунул снимки в альбом, положил его на тумбочку и спросил:
—Сочинение, значит, писать собираетесь завтра?
—Сочинение, дедушка! — подтвердил Стасик.
—Как, говоришь, название его?
— «Памяти павших будьте достойны».
—А готовились?
—Конечно, дедушка. Книжки про героев прочитали. Нам эту тему Эммануил Львович еще месяц назад сказал. И список книжек дал про погибших. Чтобы каждый про кого-нибудь прочитать успел.
Абдурахман-бобо, кряхтя, приподнялся с подушек
— Молодцы, — сказал он.— Молодцы, что готовились.— В голосе его, впрочем, не было радости и тепла, а сквозила какая-то горечь и грусть.
—Не удивляйтесь, сынки. Я ведь тоже готовился к этому дню... и этому сочинению,— продолжал он,
изумляя нас тем, что говорил.
Он сунул ноги в шлепанцы, морщась, встал и пригласил следовать за ним.
—Да-да, я тоже готовился... Пошли, покажу.
Мы вышли на веранду. Абдурахман-бобо спустился по ступенькам и зачем-то поднял фанерку, прикрывавшую ведра.
—Вот моя подготовка,— сказал он.
Ведра были полны доверху. В одном ведре был песок, во втором — цемент. Дедушка Абдурахман вновь прикрыл их фанеркой.
—Что это? — не выдержал я, теряясь в догадках.
—Сказал же. К сочинению готовлюсь. Как и вы.
—К-какое... с-сочинение?
—Именно это. Памяти павших...
Удивительно ли, что все мы испуганно молчали, в недоумении переводя взгляды с ведер, укрытых фанеркой, на спокойное и грустное лицо дедушки Абдурахмана. Наконец он сказал:
—Непонятно, да?
—Честно говоря, не очень,— признался я.
—Значит, придется объяснить подробнее, — вздохнул дедушка Абдурахман и, стряхнув шлепанцы, сунул ноги в туфли и принялся зашнуровывать их. Управившись с этим, он молча двинулся к воротам. Мы послушно последовали за ним, гадая, куда он ведет.
Путь, впрочем, был недолог. Дедушка Абдурахман привел нас к центру поселка и остановился у серого обелиска с выбитыми в граните именами. Бронза имен порыжела, выцвела, но читать было можно.
Это был памятник землякам, не вернувшимся с войны.
—Вот здесь...— тяжело сказал Абдурахман-бобо.— Здесь буду Я завтра писать сочинение. Вот ваше, к примеру, кто будет проверять?
—Эммануил Львович,— ответил вконец обескураженный Сервер.— Учитель.
—А мое сочинение память проверит. И друг мой тоже... Читайте шестую строчку.
Мы глянули на рыжие ложбинки и разобрали: «Абдуганиев Гияс». Гияс?! Абдуганиев?! Неужели тот самый танкист с фотографии?
—А разве он из нашего поселка?— вскричал Сервер.
Надо же! Сотни раз проходили мимо памятника, да так и не удосужились толком прочитать на нем имена.
—Земляк... Мы до войны в одной бригаде работали. Оба трактористами были. А до Берлина я один допахал. А после войны уже пересел на бульдозер. Вот как вышло, сынки.
—А мы и не знали...— протянул я.— Может, и родственники его еще живут здесь. Не знаете?
—Сестра живет. Ханифа-апа. Двоюродная...
Ханифа-апа!.. Надо же. А ведь наша Замира Артыкова шефствует над ней. Ну и тимуровец! Даже не знает, что брат Ханифы-апы — герой. Нехорошо вышло...