Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь
Шрифт:
– Со мной все в порядке, Молл, – почти шепотом произнес он. – Чертовски унизительно, но это самое худшее.
Я не могла говорить. Мне хотелось просто обнять его прямо сейчас. Что же должен почувствовать человек, вылетевший из павильона и рухнувший на землю? Мне тошно было даже думать об этом. Я могла представить себе этот жуткий страх. Вспомнилось, как последние несколько недель я старалась сделать его счастливым. У меня возникло ощущение, что за одно злосчастное мгновение все эти усилия превратились в ничто.
Расселл склонился к моему отцу и спросил его на ухо:
– Едем домой?
–
Но домой его все-таки отвезли. Моя мать упорно настаивала, да и сам он не стал особо спорить. Уехали не только они – в числе других и дядя Тревор с тетей Тони, – но я нигде не могла найти бабушку. Известно ли ей о случившемся? Я надеялась, что нет.
Мы со Стейси опять сидели рядом с одним из динамиков, глядя на фейерверк, и она все говорила, как беспокоится за меня, спрашивала, все ли со мной в порядке, и меня очень тронула ее покровительственная забота. Хотя впечатление от фейерверка было испорчено. Испорчено, по-моему, для большинства гостей. Наши «охи» и «ахи» звучали фальшиво и натянуто, и я поняла, что из ощущения праздника исчезло нечто необыкновенно ценное.
36
Мы со Стейси отправились домой и сами спустились по восточному серпантину кольцевой дороги, уклонившись от посадки в оставшиеся около павильона машины. Я понимала, что надо бы остаться и помочь все убрать, но ведь можно помочь там и утром. А сейчас мне хотелось скорее увидеть отца. Убедиться, что с ним действительно все в порядке.
Стейси всю дорогу безостановочно болтала о том, каким улетным получился праздничек.
– Да, все же твоя семья, похоже, такая же рехнувшаяся, как моя, – в итоге заявила она. – А все спиртное, оно сводит людей с ума. Мой отец беспробудно пьянствовал. Один раз он так избил моего брата, что беднягу пришлось везти в больницу. К нам заявились из органов опеки и попечительства, ну и начались всякие разборки. А я сама подсаживаюсь на марихуану.
У меня не было сил думать о том, что можно ответить. Я просто молча шла вперед, освещая фонариком грунтовую дорогу, слишком ошеломленная собственными семейными неприятностями, чтобы думать еще и о ее проблемах.
Когда мы пришли домой, Стейси сразу поднялась в мою комнату, а я отправилась по коридору в комнату папы. Дверь была открыта, Расселл поправлял подушки под его головой, хотя папа выглядел спящим. В спальне царил полумрак, она освещалась только светом из открытой двери ванной комнаты.
Войдя в спальню, я встала в изножье кровати.
– Привет, – прошептала я Расселлу.
Он выпрямился, оставив в покое подушки.
– Посмотрели фейерверк? – спросил он.
– Все прошло нормально, – кивнув, ответила я. – Но я беспокоилась о папе.
С виду казалось, что мой отец мирно спит. На его виске проступил четкий синяк. И по-моему, еще один на подбородке.
– Расселл, ты уверен, что он не получил сотрясения мозга? – спросила я.
Я знала, что в случае сотрясения мозга спать нельзя.
– Никакого сотрясения, – успокоил меня Расселл. – Ему очень повезло. Разумеется, не думаю, что завтра он будет чувствовать себя как огурчик, но я прощупал его с ног до головы и не
– Что значит, физически в порядке?
– По-моему, он потрясен случившимся, – пожав плечами, ответил Расселл. – Разве ты не думаешь, что такое потрясло бы кого угодно?
– Да, это было ужасно, – кивнув, согласилась я.
Расселл шагнул ко мне и, коснувшись пальцами подбородка, повернул мою голову к свету, лившемуся из ванной.
– У тебя так расширены зрачки, что почти не видно твоих больших синих глаз, – озабоченно произнес он.
– Что ты имеешь в виду? – спросила я.
Он убрал пальцы с моего подбородка.
– Молли, ты замечательная девочка, но тебе пока всего лишь четырнадцать. Не порти себе жизнь, ладно? Тебе нужно быть сильной и здоровой.
Я отвернулась от света.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – соврала я. – И мне пора спать.
Выйдя из спальни, я направилась к лестнице, слегка испугавшись, что меня уличили в курении. Какое право он имеет осуждать меня? Мне следовало бы возмутиться тому, каким родительским тоном он со мной разговаривал, но никак не удавалось проникнуться справедливым негодованием. Именно сейчас у меня невольно возникло ощущение, что мне как раз не хватает родительского внимания: и я испытала радость, что кого-то волнует моя жизнь.
Я добрела до своей спальни, мы со Стейси смыли косметику и залезли в мою двуспальную кровать. Я лежала на спине, уставившись в потолок.
– У тебя расширяются зрачки от травки?
– Ну конечно, – сказала она. – И еще жор нападает. Не знаю, как ты, но я лично проголодалась. Хотя, с другой стороны, я так устала, что сейчас мне не до еды.
– И мне что-то не очень хочется, – вяло ответила я.
Жуткие события праздничного вечера лишили меня аппетита.
Стейси промолчала, и через несколько минут я услышала ее ровное дыхание. Хотя сама чувствовала, что мне долго не удастся заснуть. Перед мысленным взором продолжала прокручиваться та сцена на земле, залитой светом прожекторов. И больше, чем лицо отца, мне вспоминалось лицо кузины. Меня до странности глубоко тронули ее размазанные глаза. И следы, оставленные на ее щеках, напоминали грим печального клоуна. Сегодня вечером у меня появилось особое представление о ее жизни. Я представляла, как ей трудно вписаться в любую компанию и как издевались, должно быть, над ее причудами в школе. «Ее враждебность ко мне – ко всему миру – служит защитной раковиной», – подумала я. Теперь я буду относиться к ней лучше. Я не позволю ее неприятным манерам вызвать мое ответное раздражение.
Через открытое окно спальни до меня донеслись голоса, и я, не двигаясь, просто прислушивалась к ним. Похоже, один голос принадлежал моей матери? Я тихо выбралась из кровати и подошла к окну. Опустившись на колени, я прижалась лицом к темной защитной сетке. Под моим окном на верхней ступеньке крыльца сидели моя мать и Амалия. Обе они держали какие-то кружки, стоявшие на коленях, а в пальцах моей матери дымилась сигарета. Раньше я ни разу не видела ее курящей. Ошеломительное открытие. Похоже, моя семья менялась прямо на глазах.