Умершее воспоминание
Шрифт:
Они приняли Эвелин ещё более радушно, чем в прошлый раз, после Рождества; это произошло, в частности, потому, что теперь она появилась в этом доме уже при другом, более значительном статусе. Даже Пресли начала относиться к ней с большим вниманием и каким-то немым обожанием — так моя сестра относилась к каждой из тех девушек, которых я привозил в Даллас. За ужином у меня в голове мелькнула мысль о том, что я так и не познакомил Дианну со своей семьёй… Что ж, может, так оно и лучше.
Сегодня кроме нас в доме было ещё несколько гостей: это родственники, которые
После ужина мы все вместе (нас было девять человек) перебрались в гостиную и съели печенья с предсказаниями, которые каждый год пекла миссис Холланд, мама Гарри.
— Что у тебя? — с усмешкой спросил меня Гарри, слегка толкнув меня локтем в бок.
Я развернул бумажку, спрятанную в печенье, и вслух прочитал:
— Время осушит слёзы и излечит все раны. У тебя что?
— Никто не побеждён до тех пор, пока не признает себя побеждённым. Чушь всё это, — сморщил нос Гарри. — Мама находит эти предсказания в Интернете, запихивает бумажки в печенье, а потом угощает своих родственников, полагая, что всё это непременно сбудется.
Я улыбнулся и вопросительно взглянул на Эвелин, сидевшую рядом. Она развернула бумажку, которую до этого держала в руках, и прочитала:
— Не пугайтесь препятствий, они сделают результат ещё более сладким.
— Кстати, Эвелин, я рад ближе познакомиться с тобой, — с улыбкой сказал Гарри, точно только сейчас заметил мою спутницу, и подвинулся ближе к нам. — Ну, как тебе Хендерсоны?
— Я ещё никогда не видела семьи более сплочённой, чем эта.
— Ты им, наверное, и сама скоро родной станешь, ага? — Гарри снова пихнул меня локтем в бок и усмехнулся. — Ты, Логан, так быстро оправился от расставания с Чарис, что я даже и заметить не успел!
Я рассердился на него за то, что он упомянул имя моей бывшей при Эвелин, но моя спутница, услышав его, нисколько не изменилась в лице. Опустив глаза, я тихо сказал:
— Вообще-то мы расстались больше года назад.
— Правда? — удивился Гарри. — Вот это время летит, слушай…
Несколько минут он наблюдал за людьми, находившимися в комнате, слушал их разговоры, после чего снова повернулся ко мне лицом и сказал:
— Везёт тебе на девушек, Хендерсон! А мне почему-то всегда попадаются одни шлю…
— Может, ты просто плохо ищешь? — прервал я друга детства, помня, что наш разговор слышат нежные уши Эвелин.
— Да чёрта с два — плохо! Просто сегодня девушки заинтересованы в материальном благосостоянии, а не в любви; тяжело находить с ними общий язык, если у тебя нет ни гроша в кармане.
— Я бы попросил тебя так не говорить, — сквозь сжатые зубы проговорил я. — Ты же знаешь, я могу принять это всё на свой счёт.
Гарри,
— Ой, я вечно ляпну что-нибудь не то, — с досадой сморщив нос, сказал Гарри. — Друг, я же не имел в виду тебя и твою подругу, я просто… Я просто сказать хотел, что сегодня отношения не строятся на… Ай, кому я это говорю? Ты всё равно не будешь меня слушать. Давай лучше обсудим причёску твоего кузена, смотри: неужели его правда кто-то выпустил на улицу в таком виде?
Какое-то время мы с Гарри говорили и смеялись, потом его зачем-то позвала миссис Холланд, и он ушёл.
— Ты снова пользовался методом фальшивых чувств? — спросила меня Эвелин, проводив Гарри взглядом.
Я взглянул на неё, в недоумении нахмурив одну бровь.
— Ты о чём это?
— Просто вы вдвоём только что так смеялись, так мило о чём-то разговаривали, хотя на самом деле ты, кажется, не испытывал радостных чувств…
— Испытывал, — улыбнулся я. — Я не веду себя фальшиво с друзьями.
Эвелин посмотрела на меня и, пожав плечами, произнесла:
— Я думала, люди друзей выбирают.
— А, тебе не понравился Гарри, да? — в лоб спросил я и снова улыбнулся. — Да, соглашусь, он не всегда умеет…
— Он такой грубый, — выпалила моя избранница, не дождавшись, пока я закончу свою фразу, — и шутит неприлично, вы с ним так не похожи! Что заставляет тебя дружить с ним, Логан? Я не понимаю.
— Он ведь мой лучший друг с детства… По крайней мере, был таким… в детстве.
— Лучший друг? — переспросила она, опустив глаза. — То есть ты называешь лучшим другом и, например, Джеймса и этого грубого Гарри?
— Да что тебе не нравится? — вдруг вспылил я, не понимая причины негодования Эвелин. — То, что люди рождаются разными?
Она поджала губы, задумчиво помолчала и спросила:
— Ты долго будешь думать с ответом, если я спрошу, чья дружба для тебя ценнее: Гарри или… Кендалла?
Я весь вспыхнул, услышав это от неё, и в глубине души даже очень оскорбился. Она подумала перед тем, как назвать имя Шмидта, а значит, она нарочно сделала это, нарочно, преследуя какую-то цель, непонятную мне. Может, она помнила наш недавний разговор о его любви, может, всё ещё вспоминала то, какими глазами он смотрел на неё тогда, на веранде… Я не знаю. Но очевиднее всего то, что Эвелин хотела сделать мне неприятно… Это разочаровало меня и больно укололо куда-то под сердце.
У неё было какое-то острое жало, которое она тщательно прятала и которым пользовалась очень редко; это жало было ядовитым и причиняло жертве много боли и мучений. Мне было непросто признавать, что Эвелин такая, но реальность нельзя отринуть. И я, как и прежде, винил себя во всём этом, потому что думал, что именно я показал Эвелин, что такое грубость и жестокость. Иногда ко мне приходило осознание, что это не я сделал свою избранницу такой: такой её сделали жизнь и те люди, которых она называет своей семьёй.