Умершее воспоминание
Шрифт:
— Ты это специально, что ли делаешь? — нахмурившись, спросил я и встал с дивана.
— Куда ты? — мгновенно смягчившись, спросила она.
— Пойду выкину это, — и я показал ей раскрошившееся печенье, которое всё это время держал в руке. — Я всё равно его не буду.
На кухне я долгое время стоял над раковиной, упершись в неё обеими руками, и думал. Наша с Эвелин не первая и не самая большая ссора почему-то напомнила мне мои отношения с Дианной… Господи, нет, нет, нет, пожалуйста, только не это! То, что происходит со мной теперь, совсем не похоже на то, что было прежде… Я не хочу бросаться в полымя, только-только выбравшись из огня!
В конце концов я списал всё на
Мысленно я отметил, что моя ревность к Эвелин начала перерастать во что-то не совсем естественное. Да, только-только признавшись себе в наличии к ней чувств, я тоже ревновал её, но это было как-то тихо, молчаливо. Теперь же, когда Эвелин полностью принадлежала мне, я начинал ревновать её сильнее и с трудом мог смотреть на то, как кто-нибудь из парней говорил с ней или хотя бы глядел в её сторону. Я не мог сказать, что не доверял ей — я полностью ей доверял, — но это глупое чувство, как назойливая муха, возвращалось ко мне вновь и вновь. Временами я вспоминал неистовую ревность Дианны и замечал, что моя ревность очень похожа на её… Что за глупость! Я всегда злился на Дианну за ревность, а сам теперь вёл себя в точности, как она!
Через несколько минут, обдумав всё, я немного успокоился. Вернувшись в гостиную, я обвёл взглядом помещение и не нашёл свою избранницу. Среди гостей её не было.
— Мам, ты не видела, куда ушла Эвелин? — спросил я маму, подойдя к ней. На коленях у неё стояла тарелка, наполнена печеньями с предсказаниями.
— О, да, дорогой, она сказала, что сильно устала и хочет поспать. Папа отвёл её в твою старую спальню… Думаю, она уже спит.
Я кивнул и, повернувшись, пошёл было к лестнице, но мама взяла меня за запястье.
— А ты что бледный такой? — задала вопрос она, обеспокоенно изучая меня глазами.
— Да ничего. Тоже устал немного.
Мама, улыбнувшись, вложила в мою руку печенье.
— Съешь печеньку, — сказала она.
Я тоже улыбнулся и, сжав печенье в руке, пошёл к лестнице. Поднимаясь по ступенькам, я разломил выпечку и достал предсказание. «Не забывайте про тех, кто находится рядом с Вами. Для них Вы главная ценность жизни».
Эвелин на самом деле уже спала. Присев рядом с ней на кровати, я погладил её по плечу и, вздохнув, уставился в темноту. Интересно, она успела записать в тетрадь то, что произошло на первом этаже несколько минут назад? Если так, я не хочу, чтобы она, читая тетрадь, вспоминала об этом нерадостном событии! Пусть об этом буду помнить только я, пусть только мне эти воспоминания причиняют вред!
Включив светильник, я положил на колени сумочку Эвелин и достал из неё тетрадь. «Да что ты делаешь? — спросил внутренний голос, и я замер. — Неужели ты считаешь, что вправе делать это? Конечно, Эвелин — твоя девушка, но у каждого человека есть такие рамки, за которыми начинается его личная жизнь! И другие, даже самые близкие, не могут за эти рамки заходить!»
Я положил тетрадь на стол и задумчиво уставился на неё. А с другой стороны, могу ли я позволить плохим воспоминаниям храниться в тетради Эвелин? Я просто проверю, есть ли там запись, и в случае чего вырву этот листок; ничего другого я читать не буду.
И я быстро, будто боясь передумать, схватил тетрадь и открыл её. Эвелин не успела или не посчитала нужным зафиксировать на листах бумаги свои последние воспоминания, а потому
«Прошу, никогда не лги себе.
Это происходит. Всё это я чувствую на самом деле. Я больше не обманываюсь и не пытаюсь обмануться нарочно. Раньше я была убеждена в том, что живу правильно, что моя жизнь полна красок, самых разных забот и любви… Я никогда так не ошибалась и, кажется, уже никогда так не ошибусь! Стоило в моей жизни появиться ему, и весь её ход сбился. Оказывается, я всё-всё делала неправильно, оказывается, я не знала, что такое любовь. Если я и была права в том, что моя жизнь до встречи с ним имела смысл, то весь смысл заключался только в том, что в конце концов наша встреча всё-таки случится.
Я не знала, что такое бывает, не думала, что такое может случиться. Закат становился алее только тогда, когда на этот закат я смотрела вместе с ним; трава казалась зеленее только тогда, когда он о ней говорил; весь мир казался добрее только тогда, когда я смотрела в его светлые, как небо, глаза. А стоило ему уехать, стоило отлучиться на несколько дней, — и на меня находила тоска, окрашивающая в серый цвет и закат, и траву, и весь мир. Нет, я никогда не плакала, тоскуя по нему, но всякий раз чувствовала, что его присутствие необходимо мне, как воздух.
Зато каждое его возвращение наполняло меня жизнью, и я чувствовала себя всё живее с каждым его приездом. По его взгляду так тяжело, так тяжело понять, тосковал ли он по мне так же, как это делала я; действительно ли уезжал по делам или просто оставлял меня, чтобы дать понять, что я жить без него не могу. В таком случае придётся признать, что в нём есть капля жестокости, а я… я этого сделать не могу.
В сотый раз напоминаю себе старыми записями, что он с другой, и в сотый раз убеждаюсь, что для меня это осознание неприятно. Не знаю, вправе ли я судить, но не думаю, что он счастлив. Его глаза не выражают настоящей радости, не излучают искренности… Не знаю, стоит мне пожалеть его или осудить.
Я нарочно в этой записи ни разу не назвала его по имени. Полностью уверена, что, перечитывая это, без труда догадаюсь, о ком идёт речь.
Итак, повторю это снова: никогда не лги себе».
Мои руки дрожали, когда я дочитывал это. Я не смел верить своим глазам, но в тоже время больше всего на свете хотел им поверить. Эвелин! Эвелин написала это! Она написала это обо мне!
Очевидно, запись была сделана ещё в те времена, когда мы с Дианной были вместе, но разве это имеет большое значение? В этих строках было прямое, искреннее и чистое признание в любви, о чём я ещё мог просить и беспокоиться?! Позже я понял, какой вывод напрашивался по этому поводу: Эвелин не писала в этой тетради уже давно… Но где же тогда она делает все записи?
Я внезапно осознал, что нарушил своё обещание ничего не читать, и, вспомнив слова Эвелин из тетради — «никогда не лги себе», отбросил её в сторону и сам отскочил от неё. В душе возникло знакомое мерзкое и липкое чувство, будто я знал то, чего знать не должен. Оно возникало всякий раз, когда я без разрешения брал её тетради. Ну что за инфантильность? Неужели мне было так важно прочесть это?
Какое-то время я просидел в темноте, рядом с Эвелин, размышляя о прочитанном. Люди имеют странное свойство не верить радостным новостям: уж слишком нереальной кажется им мысль о счастье. Так и я думал, что запись была сделана чьей-то чужой рукой и посвящалась явно не мне. Неужели судьба действительно делает людям такие подарки? В таком случае, чем я заслужил любовь Эвелин? А если всё-таки не заслужил, то чем потом отплачу?..