Умершее воспоминание
Шрифт:
Она проснулась, наверное, через полчаса. Я улыбнулся, увидев, как она открыла глаза, и присел на постель, поближе к ней. Но Эвелин не разделила со мной моей радости: она с удивлением огляделась и вопросительно на меня уставилась. Я испуганно смотрел на неё и думал: «Только не это, пожалуйста, только не это…»
— Как ты спала? — грустно поинтересовался я, сердцем предчувствуя нехорошее.
— Без плохих снов, — тихо ответила она, косясь на меня как на чужого.
— Ам… А ты помнишь, где ты?
— Помню. В
Я облегчённо выдохнул, будто скинул с плеч тяжёлый груз, улыбнулся и потянулся к Эвелин, чтобы поцеловать её, однако она отпрянула от меня, как от огня, и вскочила на ноги.
— Я тебя не знаю, — проговорила она испуганным шёпотом.
Моя рука медленно опустилась, и я с сожалением и горечью посмотрел на свою избранницу.
— Не нужно так говорить, милая… — растерянно сказал я и, зажмурив глаза, повернул голову в сторону, — пожалуйста, не говори этого, это так больно слышать…
— Я тебя не помню, — прошептала она, но на сей раз я услышал нотки сожаления в её голосе. — Прости, если это тебя задевает, но я…
— Ты должна вспомнить! — оборвал её я, не помня себя от обжигающей обиды, и тоже встал на ноги. — О, Эвелин, сейчас… Возьми.
И я протянул ей тетрадь, в которой недавно прочёл такие тёплые, такие приятные строки.
— Ты любишь меня, — сказал я с уверенностью, сквозь сжатые зубы. — И я люблю тебя… больше жизни! Больше жизни люблю! Боже, просто открой тетрадь и…
— Здесь написано, что я люблю тебя? — настороженно прервала меня она.
— Да, да, Эвелин, да…
— Откуда ты знаешь? Я сама позволила тебе прочесть это?
Я почувствовал необыкновенный стыд и, опустив глаза, ответил:
— Нет… Ты не позволяла.
Моя избранница тоже опустила глаза и нахмурила бровки.
— Выходит, ты взял тетрадь без разрешения и без разрешения прочёл то, что я написала, — сказала Эвелин таким ледяным и колючим тоном, что мне стало не по себе.
— Выходит, так, но, милая, доверять…
— Доверять? — зазвенел от негодования её голос. — Да как я могу доверять тебе, если я даже тебя не помню?!
Суровый взгляд Эвелин заставил меня дрожать. Подумать только! Я впервые дрожал под женским взглядом! Боже, ну что, что она делает со мной?
— Просто прочти, — вполголоса проговорил я, со стыдом и сожалением глядя в пол. Её слова снова укололи моё сердце, и я чувствовал такую горечь, что с трудом мог даже говорить. — Прочти. И ты поймёшь, что доверяешь мне больше, чем кому-либо другому.
Эвелин не стала больше ничего говорить: она опустилась на кровать и покорно выполнила то, о чём я её попросил. Я тоже присел рядом с ней.
Прочтя свои записи, моя избранница подняла на меня удивлённый взгляд, который словно просил о прощении.
— Боже, как я устала… — проговорила Эвелин, отложив тетрадь в сторону и сжав мою руку, — Логан… Почему вселенная так несправедлива? Почему
Я, кажется, даже не почувствовал её прикосновения. И действительно, почему вселенная так несправедлива? Ещё несколько минут назад я был так счастлив, так счастлив…
— Ты меня сейчас не любишь? — мрачно спросил я, даже не глядя на собеседницу. Да, это будет ужасно несправедливо, если я услышу отрицательный ответ!
Эвелин молча взглянула на меня, и я, разлучив наши пальцы, отодвинулся от неё.
— Не отвечай. Я знаю.
Она, закусив губу, снова попыталась взять мою руку, но я сердито отдёрнул руки и встал.
— Не нужно делать это, — повысил голос я, — если делаешь это без чувств!
— Ты же знаешь, что моей вины здесь нет, Логан! На кого ты злишься?
— Разве я сказал хоть слово о том, что злюсь на кого-то? Особенно на тебя?
— Тебе не обязательно говорить об этом, — тихо произнесла она, — я же вижу, что тебя это злит.
Я прижал пальцы к вискам и, зажмурившись, отвернулся от Эвелин. Сердце стучало с такой силой, что каждый его удар отдавался в кончиках пальцев.
— Можно я просто побуду один? — спросил я, не глядя на свою избранницу и заранее зная, что её ответ не повлияет на моё решение. — Мне нужно немного…
Оборвав себя на полуслове, я покинул спальню и, сердито топая ногами, сбежал вниз по лестнице. В гостиной никого уже не было, только кое-где лежали забытые гостями предсказания. Я сел на подоконник, задёрнул ночные шторы и, положив подбородок на колени, уставился в окно.
Думая о нашем с Эвелин счастье, я ни разу не допускал мысли о том, что она может попросту о нём… забыть… Любовь Эвелин, несомненно, была для меня подарком, а её забвение как раз являлось платой за этот бесценный подарок.
И как я только позволил себе разозлиться на неё? В чём она виновата? Эвелин наоборот хотела помочь мне, ей было действительно жаль меня, а я, оскорблённый её забвением, посчитал слишком низким принять её помощь. Как же эгоистично я поступил, решив, что должен побыть один! Этот непростой момент лучше всего пережить вдвоём, мне нужно отвыкать брать весь груз забот исключительно на свои плечи. Если я решил разделить с Эвелин свою жизнь, я должен быть готов разделить с ней и самые горькие её проявления.
Но теперь возвращаться было если не бессмысленно, то бесполезно. Разумнее будет позволить и себе, и Эвелин пережить этот момент поодиночке, а обсудить всё уже на свежую голову, утром. О, уехать бы отсюда поскорее! Мы не пробыли в Далласе ещё и суток, а я уже два раза позволил себе рассердиться на Эвелин… Решено. Мы уедем послезавтра, и я больше никогда-никогда не привезу её сюда.
От размышлений меня отвлекли разъехавшиеся в разные стороны шторы. Испуганно вздрогнув, я повернул голову и увидел папу.