Умершее воспоминание
Шрифт:
Когда моя невеста села в машину, я уже был спокоен и даже улыбался. С лица Эвелин всё ещё не сходила бледность.
— Ну как, тебе полегчало? — ласково поинтересовался я, убрав с лица возлюбленной прядь волос.
— Д-да, — тихо ответила она, не глядя на меня.
Я завёл мотор и с тоской подумал: «Как же жаль, что мне не полегчало…»
— Ещё одно испытание, — сказал я с мрачным видом, но улыбаясь, и сел рядом с Эвелин. — Надо ещё немного потерпеть, и, может быть, после этого все от нас отстанут.
Я, моя невеста и оба её родителя летели в Даллас,
Моя спутница обернулась, чтобы посмотреть на своих маму и папу, и тихо мне сказала:
— Мне кажется, что тебя уже давно начала раздражать свадьба, хотя до неё ещё так далеко…
— Нет, милая, о свадьбе мне думать приятно, — ответил я, улыбнувшись, — но разговоры о ней выводят меня из себя. Кажется, что каждый человек мира хочет знать, какое у тебя будет платье и какой мы закажем торт!
— Тебе следовало подумать об этом раньше, — усмехнулась Эвелин, — потому что это действительно большое событие. Ты мог бы догадаться, что к нам будет миллиард вопросов и что все захотят знать про платье и торт.
— Да, — вздохнул я, хмуро глядя в окно, — и обо всём этом нам предстоит поговорить ещё раз с моими родителями. Будь готова: мама спросит нас обо всём вплоть до цвета салфеток, которые будут на столах.
Это удивительно, но я впервые не был рад Далласу. С ним было связано много неприятных и болезненных воспоминаний, касающихся меня и Эвелин. Когда мы вдвоём посетили его впервые (это было Рождество), она узнала, кто такая Чарис. Следующий раз Эвелин побывала в этом городе уже в качестве моей возлюбленной, и в тот вечер мы с ней дважды поссорились. В итоге я даже решил увезти её и больше никогда не привезти сюда вновь. Ну, и в последний раз я был здесь на свой двадцать восьмой день рождения. Один. Наверное, бессмысленно причинять себе боль воспоминаниями о том, что случилось в тот день в Лос-Анджелесе. Ах, Даллас, когда ты успел превратиться в ненавистный мною город?..
Ужин начинался даже очень многообещающе. Наши родители, обрадованные свадьбой своих детей, были в наилучшем расположении духа. За столом звучало много шуток, смеха, на лицах сияли счастливые улыбки. Не улыбалась только Эвелин. Вообще весь ужин она сидела бледная, почти ничего не ела и ни с кем не говорила. Я намеренно не спрашивал свою невесту о её состоянии и, можно сказать, даже с ожесточённой злобой наслаждался им. В продолжение всего полёта я думал о том, как моя избранница будет вести себя с моими родителями. Если после того, что она сделала, она может по-прежнему нежно и бессовестно смотреть мне в глаза, то как она посмотрит в глаза им? Я с улыбкой наблюдал за тем, как Эвелин пыталась взять в рот хотя бы кусочек и не могла, и мысленно усмехался: «Страдай, моя милая, страдай. Ты этого заслуживаешь. Небесный ангел… Небесная стерва».
Наконец состояние моей возлюбленной стало заметно не мне одному. Мистер Блэк, вытерев рот салфеткой, негромко сказал:
— Эвелин, ты бы поела. Не собираешься ведь ты голодать весь день?
— Мне не хочется, — вполголоса произнесла она,
— Тебе не хорошо, дорогая? — забеспокоилась моя мама, тоже обратив внимание на бледность Эвелин. — Может быть, тебе лучше отдохнуть?
— Да, — вырвалось у моей избранницы, и она рывком поднялась из-за стола. — Если вы не против, я пойду прилягу.
— Конечно, конечно… Можешь лечь в бывшей спальне Логана. Тебя проводить?
— Не стоит, я не хочу отвлекать ваше внимание… Всё будет в порядке. Спасибо.
Я проводил её до прихожей насмешливым взглядом и отвернулся. Возможно, если бы подобная ситуация случилась со мной в доме Блэков, Эвелин обязательно пошла бы за мной в спальню и расспросила бы меня о том, что случилось, почему я так бледен, чем она может мне помочь. Возможно, я должен был сделать то же самое сейчас, но что-то внутри крепко сдерживало меня, заставляя неподвижно сидеть на месте. О, я знал, что это было… Это была моя задетая гордость.
— Логан, — тихо обратилась ко мне миссис Блэк, и я поднял на неё заинтересованный взгляд, — скажи, сегодня утром Эвелин не тошнило?
Я был несколько изумлён этим вопросом, а потому не смог ничего выговорить и лишь отрицательно покачал головой в ответ.
— Ну и хорошо, — с обрадованной улыбкой вздохнула Дженна. — Не хочу, чтобы она повторила судьбу своей старшей сестры.
На несколько минут общий разговор вернулся к теме свадьбы; я слушал его со сдержанной улыбкой и довольно терпеливо. Но потом моя мама, подняв глаза к потолку, сказала:
— Логги, я думаю, к Эвелин нужно подняться и узнать, не нужно ли ей чего-нибудь.
И я не выдержал.
— Боже, да просто оставьте её в покое, — вспыльчиво ответил я, бросив вилку на стол, — дайте человеку отдохнуть!
— Но… дорогой, мне показалось, что ей плохо…
«Да, мне тоже плохо, — мрачно подумал я, — всем плохо. И чем мы сможем друг другу помочь?»
— Мам, ты слышала, что она сказала? Всё будет в порядке. Она немного поспит, и всё пройдёт. А ночью я отвезу её погулять, и тогда она станет совсем свежей.
Ночью я действительно отвёз Эвелин подальше от города, чтобы позволить нам обоим отдохнуть от изматывающей суеты и освежить мысли. Остановившись среди пустого и бескрайнего поля, мы вышли из машины, сели на капот и подняли головы к небу. Я вспомнил, что в последний раз мы с ней созерцали звёзды всего лишь несколько недель назад, на заброшенной ферме. Тогда я хотел утолить её глубокую печаль, которая на тот момент мне была ещё неизвестна.
Теперь же я хорошо знал причины печали моей возлюбленной и всё равно хотел утолить её. Почему? Я прекрасно понимал, что моя жестокость, моя бессердечность по отношению к Эвелин, мои попытки поиздеваться над ней и бешеное желание увидеть её слёзы — всё это было напускное. На самом деле я, вполне возможно, даже по-своему жалел её, мне хотелось знать и видеть, что она счастлива, а на её слёзы я по-прежнему не мог смотреть. Среди руин моего сердца, где-то под осколками, ещё яростно билось нечто маленькое, но горячее и крепкое, сильное и непобедимое. Это «нечто» оставалось для меня тем источником, из которого я черпал новые силы каждый день, источником, который поддерживал во мне жизнь. Это «нечто» я называл любовью.