Умница, красавица
Шрифт:
– Что?.. Три-четыре, не больше, – надменно улыбнулась Соня.
«Три-четыре партнера – вот сучка… » – возмущенно подумал мальчик, а вслух сказал:
– Приходите к нам делать мини-аборт.
«Один партнер, два партнера, три партнера», – машинально бормотала про себя Соня, словно пересчитывая варианты. На самом же деле вариантов не было. Исходя из простых арифметических действий, ее муж никак не мог быть отцом ее ребенка.
Соня уже почти два месяца счастливо была только любовницей, а женой своего мужа не была. Не то чтобы она избегала исполнять свой супружеский долг, а супружеский долг с возмущенными криками гонялся следом за ней по дому, нет, просто после сентябрьской поездки в Москву в ее супружеской
Так что никаких шансов для пошленького предусмотрительного расчета у Сони не было – доктор физико-математических наук Головин легко мог посчитать до девяти.
Скорее всего, Соня и не захотела бы обмануть Алексея Юрьевича… хотя мысли об этом были. Что поделаешь, бывают же некрасивые маленькие мысли… у всех бывают или почти у всех, особенно если хочется забиться в угол, зажмурить глаза и еще для верности прикрыть лицо руками…
«Приходите к нам делать мини-аборт»…
…Мини-аборт, макси-аборт, просто аборт… Соня не думала о том, что у шестинедельного малыша уже формируется мозг, и он уже полностью человечек, и религиозных соображений у нее тоже не было. При слове «аборт» к горлу подступала невыносимая тошнота, это было как будто убить себя или Антошу, как будто броситься под поезд. Ну… у каждого свои взгляды, у нее такие. Соня вообще-то была склонна придумывать себе разные идеи, оправдания, долго-долго крутить в уме любую неудобную ситуацию, пока неудобная ситуация не становилась удобной, мягкой, плавной, прозрачной, как леденец. Но здесь крутить было нечего. Соня Головина нисколько не претендовала на то, чтобы быть героиней романа, но что же делать, если при слове «аборт» ее тошнило.
Беременность все упрощала, все распутывала, запутывала все…
А Анна Каренина сделала бы аборт, если бы могла. Она любила свою любовь, а ребенок ей был лишний… Соня тоже сделала бы аборт, если бы могла. Но она не могла – при слове «аборт» ее тошнило.
УЙТИ НЕЛЬЗЯ ОСТАТЬСЯ
Ноябрь так себе месяц. В Таврическом голые черные деревья, в дальнем углу сада крутятся под музыку пустые кару-сельки. А потом и карусельки убрали, а музыка осталась, и под музыку кружились вороны.
Ноябрь был месяц, когда выяснилось, что всё тайное становится явным, и всё, что кажется СЕКРЕТОМ, на самом деле секрет для маленькой такой компании. Иначе говоря, в ноябре о них узнали ВСЕ.
В начале ноября Соне приснился сон – почти такой же, как в ее первый приезд в Москву.
Во сне она снова сидела на первой парте в школьном платьице и волновалась, словно не выучила урок.
– Что там у нас дальше по сюжету? – строго спросил Толстой.
– Можно мне? – Соня привычно подняла руку. – Дальше по сюжету скачки. Именно там, на скачках, Анна не сумела скрыть своего волнения при падении одного из ездоков…
– Правильно, – довольно кивнул Толстой, – молодец, Николаева Соня, помнишь наизусть.
– И Анна наконец призналась мужу: да, да, я его любовница, и я беременна… – Соня вздрогнула. – О господи, как страшно!
– Страшно, – сказал Толстой. – Садись, четыре тебе, Николаева Соня.
Соня села и заплакала. Ну почему, почему четыре?! Она же все выучила…
Соня проснулась и в полудреме принялась придумывать, что может произойти с современным человеком вместо скачек. Ралли? Или нет, пусть скачки. Все скачут, а Вронский забыл лошадь и поскакал пешком по гаревой дорожке. Или он приехал за Анной и упал в прихожей… Упал, сломал мизинец, прикусил язык…
ЧТО у Сони в голове? ПОЧЕМУ она придумывает
Окончательно проснувшись, она подумала всерьез – что может произойти, чтобы все как-то решилось? БЕЗ нее? Чтобы проснуться, и уже все было – она по-прежнему жена своего мужа и ждет ребенка. Или – проснуться, а рядом с ней Князев. А Алексея Юрьевича НЕТ.
…Без Брони в огромной квартире на Таврической было так тихо, что Соня начала бояться тишины. И что-то странное случилось с ее трусливым организмом – наверное, она вдруг увидела все заново, как будто отряхнулась. Отряхнулась и помирилась с мужем. Не показывающий своего удовлетворения, но втайне довольный Головин не захотел вглядываться в то, что не имело смысла разглядывать, и все вернулось на круги своя. Соня снова должна была давать отчет, где и почему она задерживается, заходить в кабинет с кефиром и, уплывая глазами, сидеть тихонечко напротив монотонно бубнящего себе под нос Головина.
Кстати, Алексею Юрьевичу Соня о своей беременности не сказала. Просто не сказала… как-то к случаю не пришлось… О чем она думала, эта Соня? Что одним прекрасным вечером Алексей Юрьевич придет домой, а там – ах, ребенок! Аист принес, скажет Соня. А он кивнет и уйдет в кабинет.
Бедная Соня. Неужели такая большая девочка могла надеяться, что все как-нибудь устроится, – как попавшая в беду восьмиклассница?..
Эта суббота была задумана как праздник. Под предлогом подготовки выставки в Петергофе Соня была свободна весь день, с утра и до шести вечера, и Князев приехал рано утром и уже в половине десятого ждал Соню напротив дома, в Таврическом саду. Соня считала Таврический вполне безопасным местом – Алексею Юрьевичу не придет в голову прогуливаться по дорожкам, а охраннику с его камерой слежения не пришло бы в голову разглядывать парочки посреди деревьев и кустов.
Праздник начался с домработницы тети Оли.
– Послушай историю про меня в молодости, – тетя Оля придержала Соню за рукав в прихожей.
Соня была на плохом счету у своей прислуги. От любой прислуги невозможно скрыть, что между хозяевами нет, как кокетливо выражалась тетя Оля, интима, а уж от тети Оли тем более, – она безошибочно регистрировала малейшее изменение сексуальной активности в атмосфере дома, и если Алексей Юрьевич пропускал свою субботу, знала, и если не пропускал, знала… И погрешность у нее была практически нулевая, как у счетчика Гейгера.
– Тетя Оля! Я на работу опаздываю! – Соня смела локтем вазочку со столика в прихожей, тетя Оля ловко поймала и покрепче уцепилась за Сонин рукав.
– Постой, я быстро расскажу. Я моложе была лет на… в общем, моложе. Был у меня один. И вот, лежу я со своим, вдруг мой входит…
«Свой» – любовник тети Оли в молодости, сообразила Соня, «мой» – ее муж дядя Коля.
– Ну, думаю, все – развод и девичья фамилия. Так вот, мой потом задал мне, конечно, трепку!.. А так простил… И знаешь что сказал? Нет, ты слушай, слушай! – тетя Оля держала Соню железной хваткой. – В жизни, говорит, все бывает. Жизнь, говорит, прожить не поле перейти.
– Тетя Оля… – Соня представила, как Алексей Юрьевич задает ей трепку, а затем важно учит ее уму-разуму: тише едешь, дальше будешь; кто не работает, тот не ест; смеется тот, кто смеется последним…
Тетя Оля все еще придерживала ее за рукав, а Соня все смеялась и смеялась, не могла остановиться.
Князев с Соней немного походили по дорожкам в Таврическом саду, а дальше у них был еще целый день-праздник, до шести часов. Но получился не день, а старинный водевиль. Словно это был не Петербург, а крошечный домик, обитатели которого целый день бестолково мечутся, и все встречают всех, с удивленными лицами восклицая – ох, ну надо же, это вы!..