Умолкнет навсегда
Шрифт:
Тасит. А ты как думаешь?
Санчо(Приоткрывая шторы). Уже сумерки. Зажглась первая звезда.
Марсела(Занимаясь Таситом). Сначала вопросы жизни.
Марсела внезапно дергает Тасита за раненную руку, как бы в отместку. Тасит испускает крик боли и теряет сознание.
Декорация 2.
Телло де Сандовал. В сущности, все это, возможно, не имело смысла и даже оказалось вредным.
М. де Сервантес. Восстание?
Телло де Сандовал. Нет, нет. Репрессии. Всерьез подавлять ничтожное восстание! Этим я принес собственному делу скорее вред, чем пользу.
М. де Сервантес. Слышать, как вы признаетесь в слабости — редкостная привилегия.
Телло де Сандовал. Чем больше я сжигал, уничтожал, тем больше их возникало повсюду. Ссыльные возвращались обратно, обращенные отказывались от новой веры, отступников мучила совесть, непокоренные евреи, о которых подзабыли, и которых восстание пробудило от спячки, бросали католицизму вызов, ощетинившись бородами.
М. де Сервантес. Однако, лидера у них не было.
Телло де Сандовал. Возможно, но они об этом не знали. Кстати сказать, чтобы иметь общий план, евреям лидер и не нужен. Эта публика организуется, следуя инстинкту, как волки или термиты.
М. де Сервантес. И каков же был их общий план?
Телло де Сандовал. Завалить Инквизицию, Испанию своими трупами и задушить их тяжестью. Бросаясь в костры, на века покрыть нас стыдом перед потомками. Убить нас собственной смертью и воспоминаниями об этой смерти. Сделать из нас палачей истории.
Декорация 5. Камера Серванеса. Тасит пришел в сознание.
Сервантес. А был у вас план? Я имею в виду план восстания…
Тасит. План? Упаси Боже. Выживание не может быть планом. Самое большее — рефлексом. Лично у меня было лишь одно желание — освободить Дульсинею.
Сервантес. Но, не имея плана…
Тасит. Нечто, вроде плана, вырисовывалось. Очень простодушного и прозаического.
Декорация 4. Парадная зала в доме Тасита де Ангелеса. На сцене — Тасит, Марсела, Санчо и Крестьянин.
Крестьянин. Она там.
Тасит. Ты уверен?
Крестьянин. Мой брат, тюремщик, ее видел. Он присутствовал при допросе.
Тасит. Моя Дульсинея. Какое глубокое отчаяние.
Марсела. Не давайте ему волю, дон Тасит. В отчаяние вступаешь легко, через широкие ворота, это так, но из него можно и выйти, правда, через небольшую калитку, но можно.
Тасит. Снова отказаться от веры? Во второй раз? Она никогда не согласится. Я знаю своего ребенка. Дважды она не отречется.
Санчо. Миль пардон, но когда
Марсела. Многие пытались. Но у инквизитора — бульдожья хватка: если он сомкнул зубы, их уже не разжать.
Крестьянин. Марсела права. Даже с помощью Тюремщика нам ничего не удастся сделать. К тому же они уже подозревают моего брата в слабости к еретикам.
Тасит. Если Инквизитору нужен я, я сдамся ему.
Крестьянин. Дон Тасит, то, что вы говорите, весьма благородно, но очень глупо. Я только крестьянский сын. Вещи благородные мне неведомы, так же, как великие деяния или религия. Но я твердо знаю, что осел принадлежит тому, у кого в руках поводья, и что я лично и дуката не дам за скотинку, которая явится ко мне сама и без уздечки.
Тасит. Стало быть, я — тот старый слепой осел, который не находит другого решения, кроме как самолично протянуть Инквизитору свою уздечку.
Санчо. Но его ведь не осел интересует.
Пауза.
Тасит. Говори, Санчо, я тебя слушаю.
Санчо. Инквизицию интересует не осел, а как заставить его раскаяться.
Тасит. Продолжай.
Санчо. Предположим, что сеньорита Дульсинея — брильянт, ибо так оно и есть на самом деле. Чтобы вернуть брильянт, который у вас украли, следует иногда предложить взамен другой брильянт, менее ценный, но более блестящий. Брильянт, который ослепит Инквизитора своим блеском. Имеется ли в вашем распоряжении такой брильянт, дон Тасит?
Декорация 3. Пыточная камера Инквизиции В Толедо. Сандовал и Епископ.
Сандовал. Монсеньор, не в моей компетенции давать вам советы. Епископ Толедский управляет своей епархией, как Господь и собственная совесть ему повелевают…
Епископ. Счастлив от вас это слышать.
Сандовал. …однако дела Святой Инквизиции — не в вашей юрисдикции.
Епископ. Еще одна ваша ошибка, сеньор Инквизитор. Они войдут в нашу юрисдикцию.
Сандовал. Вы так сказали об ошибке, как если бы сами…
Епископ ((Прерывая Сандовала). Я говорю об ошибках во множественном числе. Ошибках многочисленных и дорогостоящих. Я говорю о Церкви, сеньор Инквизитор. Говорю о католической вере, которая вследствие ваших промахов отступает в этой провинции Ламанчи. Говорю о лже-обращенных, которых вы не сумели распознать. Я говорю об иудаистах, осквернивших кровь наших приверженцев прямо на ваших глазах, о тех евреях, которые были сосланы и вернулись обратно. Я говорю о марранах, которые разбежались, и, наконец, я говорю о восстании — настоящем восстании, прямо под вашим носом, которое надсмеялось над нашими трибуналами и кострами, позволило себе сделать закон предметом для дискуссий, модной темой даже у христиан. Восстания, главари которого до сих пор на свободе.