Умоляй, ведьма
Шрифт:
Мужчина глубоко вздохнул. Воздух из груди вырывался с хрипом.
— Так что же ты сделал? — подгонял паук, когда Дрейгон на некоторое время замолчал.
Он глубоко вздохнул и продолжил, стиснув зубы:
— Я дал клятву демону огня — горгулье Рока.
— Как опрометчиво, — проговорил Лашкарахест, усмехнувшись.
Колдун покачал головой.
— Мне казалось тогда, что это лучшая сделка в моей жизни. Я не обещал отдать ничего особенного, а получал взамен очень много.
— Так что же это была за сделка?
На этот раз усмехнулся
Настолько все случившееся казалось сейчас абсурдом. Это был абсолютнейший бред и глупость. Ересь и дикость его собственной жизни.
Но это была правда.
— Я поклялся никогда не любить. В шестнадцать лет мне казалось, что любовь — это пустой звук. Не больше, чем бурлящая в венах кровь, желание плоти или безумие, которое наступает от пары бутылок вина. Я ничего не терял, как мне казалось… Помню, как сейчас… — его голос сорвался на миг, а в глазах блеснуло что-то огненно-злое. — Горгулья Рока провела когтями по моим ребрам, а затем — пустота. Одно из чувств тихо и незаметно обратилось в искру Огня.
— Занятно, — протянул отец всех пауков. — Никогда не слышал ни о чем подобном. Но теперь мне ясно, зачем ты пришел. Твое собственное сердце обратилось пламенем. И оно же теперь тебя и сжигает.
Дрейгон попытался улыбнуться, но не вышло. Словно жгучие языки вновь лизнули изнутри его ребра, с каждой секундой все сильнее обращая их в обуглившийся остов.
— В кого же ты влюбился, колдун? — спросил Лашкарахест. — И где сейчас твоя зазноба? Знает ли она, что ты пришел ко мне?
Мужчина покачал головой. Снова подул ветер, взметнув вверх его густые черные волосы, но на этот раз колдун ничего не почувствовал.
Воспоминания убивали его.
Он упал на одно колено. С уголка рта потекла кровь.
— Любовь не убивала меня много месяцев, — сорвались с его губ хриплые слова. — Даже когда я понял, что желаю одну-единственную женщину, и никакую другую. Но и тогда я не думал, что это любовь, и жил так же спокойно, как прежде. Я считал, что любви нет и проклятье никогда не коснется меня. Мне казалось, что договор с горгульей — чушь. Однако все изменилось, когда я понял, что той, что была нужна мне, не нужен я. Так что — да… Она знает, что я здесь… Она теперь жена моего брата.
— Весьма занятно… — прощелкал паук, глядя, как после рассказа колдун падает без чувств на траву перед его логовом.
Лашкарахест мог бы сожрать глупого человечишку, но гораздо интереснее была не его плоть, а его сердце.
В нем было так много огня и магии, что древний паук не мог отказаться от договора. Уже в тот миг, когда этот колдун вошел в Костяную падь, отец всех пауков знал, что поедать его не станет ни при каких обстоятельствах. И если бы Дрейгон не предложил договор, Лашкарахест сделал бы это сам. Любым способом — обманом и хитростью, ложью и посулами — он потребовал бы от колдуна того, что ему было более всего желанно.
Страдания колдуна. Его боль, его агонию, огорчение и печаль.
Но гость предложил это все сам.
— Хорошо, Дрейгон, я сделаю то, что ты просишь, — прощелкал Лашкарахест, подходя ближе и опуская морду со жвалами над почти бесчувственным телом. — Я заберу то, что мучает тебя. Твою страсть, твой восторг, доброту и сострадание. Все то, что делает тебя человеком. Помни, что от тебя останется очень мало, Дрейгон. Горгулья Рока превратила твою любовь в проклятье, я же заберу ее целиком. Отныне ты станешь самым черным колдуном в истории. Потому что я заберу твой Свет…
В этот момент зеленоватая ядовитая слизь потекла с челюстей чудовища, с ног до головы облепляя Дрейгона и принося ему страшную боль.
Но колдун ее почти не чувствовал, столь сильны были его собственные мучения.
Через несколько секунд он потерял сознание, не зная, очнется ли еще.
Все внутри сгорело, и ему было почти все равно.
Почти все равно…
Глава 9
Месяц Грозовых рек, 13 число.
В лесу, в десяти километрах от дома Ирмабеллы.
— Слушай, вот скажи мне, а червяки — они как вообще, вкусные? — спросила я негромко, выглядывая из-за кустов. Впереди виднелся торговый тракт, но он был настолько узким и заросшим травой от редкой езды, что создавалось впечатление, будто это и не дорога вовсе.
Хмуря сидел на соседней ветке, которая под ним нещадно качалась. Он расположился прямо возле моего плеча, но на него сесть я ему не дала. Вот еще! Испортит новое платье!
Платье, конечно, никакое не новое, но единственное. И весьма любимое, между прочим. То самое, в котором я впервые явилась в дом Ирмабеллы, то, которое стало первым человеческим нарядом в моей жизни после приюта.
Ткань ласкала взгляд светлой голубизной, нежной, как утреннее небо весной. Для красоты я прикрепила к груди самодельный цветочек из розовых лоскутков, в центр которого вставила бабушкину брошь с каким-то красным камнем. Смотрелось просто восхитительно!
И этот нахальный ворон никак не должен был испортить своими когтищами мое произведение искусства. Тем более в такой момент!
— Хочешь узнать, какие на вкус червяки, — откопай и попробуй, — бросил ворон, опасно покачиваясь на своей ветке. Такую огромную птицу никак не могла удержать довольно тонкая палочка боярышника. — Дай пересесть на плечо, тут неудобно.
— Ага, сейчас, — фыркнула я, всматриваясь в даль. — Все должно быть идеально, чтобы наш план удался. А с тебя станется испортить все дело.
— Ничего я не испорчу! — каркнул фамильяр, распахнув крылья, и я даже слегка отшатнулась от неожиданности. — А ты, смотри, не чихни в самый ответственный момент, недоведьма.