Умри в полночь
Шрифт:
– «Старуха грешная» – ее словечки?
– Ее! За что, спрашивается? Что она может знать? И какое ее дело?! Я живу как живу! Бог мне судья, а не она! Разве я когда для нее чего жалела? Каждый месяц – то пятьдесят, то шестьдесят рублей посылала! Она подумала, откуда у меня эти деньги берутся? Пальто ей купила зимнее, с меховым воротником, сапоги заказала – думаете, дешево обошлось? Сумку ей купила на лекции бегать, туфли купила, еще туфли и босоножки! А колготки с серебром – это уже глупость, на это не дам! Тридцать рублей на базарчике, это колготки-то! И зачем ей с серебром? Ей и надеть-то не к чему! Откуда у нее такие платья?
– Из-за колготок с утра поругались?
– Ага…
Артем все понимал, ох, как понимал, словно сам сидел на кухне под столом и слушал эту перебранку, в которой одна перечисляла свои действительные и мнимые заслуги, зимнее пальто и пятьдесят рублей в месяц, пыталась изобразить состояние своего семейного бюджета, а другая чувствовала в этом огромное подспудное вранье: не можешь ребенка прокормить – не рожай, а если родила – не трать полторы сотни на косметический трехэтажный набор! Логические доводы взрослой женщины разозлили девчонку, которой возразить было нечем – разве что швырнуть матери в лицо и пальто, и туфли, и другие туфли, ведь все это – никому не нужные, старомодные, благопристойные, дешевые вещи, неспособные привлечь внимание настоящего парня! Артем не слышал конкретных слов, он только чувствовал, как летят и с той, и с другой стороны упреки, как доходит до откровенной брани, как обе, и мать, и дочь, выскакивают из-за стола, как раздается хлесткая пощечина…
Очевидно, так все и было на самом деле. И Наташа, одновременно с Артемовой реконструкцией, переживала всю утреннюю сцену, а дойдя до пощечины и до последних слов, которыми обменялась с дочерью, не выдержала, зарыдала в три ручья.
Артему было безумно жаль эту неудачливую мать, понятую им насквозь, не состоявшуюся ни в каком качестве, не сумевшую построить семью, плохую дочь и сестру, заурядную бухгалтершу в никому не известном управлении… Он не знал, что бы из нее получилось, попади она в благоприятные условия. Возможно, деньги, муж и квартира не удержали бы ее от поиска приключений и не укрепили бы в ней привязанности к ребенку. Артем понимал, что рыдает рядом с ним совсем не ангел. Но именно такая – она нуждалась в помощи. И уже по одному этому он готов был все понять, во всем утешить! Артем прожил достаточно, чтобы знать – ангелы ни в помощи, ни в сочувствии не нуждаются.
Он обнял Наташу и пристроил ее голову у себя на плече. Он понимал, что это кричит в ней растревоженная совесть, неуклюже прячась за грубость и за перетерпленную обиду. Вот что погнало ее ночью к указанному дереву, под которым лежал белый капроновый шнур. Она осознавала свою вину, возможно, даже говорила себе: если бы не эта пощечина, ничего бы не случилось, Люська бы не вылетела из дому как ошпаренная, готовая Бог весть на какие подвиги!
И Артем невольно усмехнулся, простив ей ущербность ее любви к собственному ребенку, любви, готовой в любой миг посторониться перед чувством к мужчине, и жестоко казнящей себя за это, – как будто он имел право карать или прощать…
А просто в эту минуту он был для Наташи единственным в мире мужчиной, способным или неспособным что-то для нее сделать, и волей-неволей возникла ответственность со всеми ее привилегиями, в том числе и с претензией на высшую справедливость. Впрочем, Артем знал, что именно этого ждет попавшая в беду женщина от единственного мужчины – потому что сама она, как правило, все свои простенькие жизненные ориентиры в такой катавасии растеряла. И она подспудно жаждет, чтобы взяли за руку и провели по мостику над пропастью, ругая при этом немилосердно, обещая всякие неприятности, и
Артем покачал головой: действительно, они – мужчина и женщина, невзирая на ситуацию, невзирая ни на что. И, возможно, именно это выручит их, подскажет нужное решение – сперва ему, а потом уж он, как самый сильный и умный, сумеет убедить ее. И он уже чувствовал, что должно произойти между ними, чтобы она успокоилась, раскрылась полностью, доверилась, рассказала самую стыдную правду. Ведь она наверняка знала что-то такое, чему подсознательно сопротивлялась. И рассуждала по принципу: «Этого не может быть, потому что этого не должно быть!» Артем мог дать голову на отсечение – каким-то боком тут пристегнулся ее женатый друг или его предшественник, или они оба, или кто-то из их приятелей. Но Наташе проще было сунуть голову в петлю, чем допустить такое… Или он все же умудряется идеализировать ее чувство к семейному человеку?
Рассуждая, Артем несколько отвлекся от той конкретной Наташи, что сидела рядом, хлюпая носом и даже украдкой вытирая этот мокрый нос о его плечо. И упустил ее мысли, которые до сих пор улавливал более или менее точно. Не то чтобы он умел это делать, как те экстрасенсы, о которых ему приходилось читать в газетах, – нет, вряд ли, хотя не исключено, что в нем сидела такая способность. Но до сих пор он умудрялся угадывать, о чем она беспокоится, и своими вопросами попадал в точку. И тут возникла пауза – и он упустил Наташу.
Она внезапно качнулась назад.
– Нет, ничего не получится, – мотая головой, сказала она. – При чем тут все это? Чему быть – тому не миновать… Везите меня лучше, откуда взяли…
– Вы не верите мне?
– Почему я должна вам верить?
– Значит, была секунда, когда он разочаровал ее? Ведь она без лишних размышлений пошла за ним следом! Она послушно ждала, пока он привезет куклу, она безропотно приняла участие в подвешивании куклы, она сама дала свой адрес и указала окна! А после всего жтого, когда его поиск привел в такие тупики, куда ей совершенно не хотелось вместе с ним заглядывать, она вдруг отстранилась… Почему?
Причин могло быть много, но Артем нюхом почуял главную. Между ними все еще было огромное расстояние. Та ступенька в лестнице человеческих отношений, на которой они стояли, допускала определенный уровень откровенности, и не больше. Женщина почувствовала, что не может быть более откровенна, чем позволяет ей ступенька. А о том, чтобы подняться чуточку повыше, должен думать он, мужчина… И тогда она, отогревшись, расскажет что-то еще, а то, о чем шла речь, изложит чуточку иначе, и так – пока не иссякнет ресурс доверия, положенный следующей ступеньке. И мужчине опять придется подниматься чуточку выше и вести ее, бедолагу, за собой… Для этого пути нужно время, довольно много времени. А в распоряжении у мужчины и женщины – всего одна короткая ночь. К утру он уже должен узнать что-то такое, что позволит ему действовать.
Артем усмехнулся – все то же, все то же… Ночь, мужчина и женщина. И ему приходит в голову соответствующая мысль, а она подспудно ждет, когда же перейдут от слов к делу. Сколько раз в этой же обшарпанной «Волге», Бог знает на каких дорогах, сидела рядом с ним женщина, а мимо мелькало то, что позволяла увидеть в свете фар ночь. И оба молчали об одном и том же. Бывало, «Волга» сворачивала, забиралась в лес, гасила фары. Какое-то время спустя путь продолжался.
Сейчас они застряли в своем разговоре посреди спящего города. Некому заглянуть в окошко. Пес Арго спит на заднем сиденье и иногда постанывает и покряхтывает. Он возражать не станет…