Уничтожь меня
Шрифт:
– Ты будешь в порядке, - говорит она. – Я обещаю.
– Нет, - я хватаю ртом воздух, - нет…
Внезапно она дергает меня вперед, и я просыпаюсь так быстро, что не могу дышать.
Я несколько раз моргаю и понимаю, что проснулся посреди ночи. Во всех уголках
моей комнаты абсолютная темнота. Перевязанная рука пульсирует, и я понимаю, что
действие лекарства закончилось. Рукой я нажимаю на кнопку небольшого пульта, чтобы
получить новую дозу.
Требуется некоторое
отходят от паники.
Джульетта.
Я не могу контролировать ночные кошмары, но наяву ее имя – это единственное, что я
позволю себе.
Сопутствующее унижение не позволит мне чего-то большего, чем это.
Глава 7
– Ну, это не столь смущающее. Мой сын связанный как животное.
Я почти убежден, что у меня другой ночной кошмар. Медленно открывая глаза, я
моргаю; смотрю в потолок. Не делаю резких движений, но могу отчетливо ощущать
ограничения веса вокруг моего левого запястья и лодыжек. Моя травмированная рука все
еще связанная и лежит поперек груди. И хотя боль в плече все еще присутствует, сейчас
она немного притупляется. Я чувствую себя сильнее. Даже моя голова соображает яснее,
четче как-то. Но затем я испытываю привкус чего-то кислого и металлического во рту, и
мне становится интересно, сколько я находился в постели.
– Ты действительно думал, что я не узнаю? – спрашивает он, словно его это забавляет.
Он приближается к моей кровати, и я чувствую, как его шаги эхом звучат сквозь меня.
– У тебя есть все причины хныкать и извиняться, прося при этом прощение за то, что
твои ребята настаивали на нежелательности в моем прибытии. Без сомнения, ты испугал
старика, чтобы сделать его работу, но я все равно узнал бы, несомненно. Это, - говорит он,
– не является тем беспорядком, который тебе по силам скрыть. Ты – идиот, если все еще
думаешь так.
Я чувствую легкое подергивание в ногах и осознаю, что он снимает мои
ограничители. Его движения слишком резкие и неожиданные, что пробуждает глубоко
внутри меня что-то темное, и этого достаточно, чтобы я чувствовал себя плохо физически.
Я ощущаю приступ рвоты в задней части горла. Я концентрирую все свое самообладание,
чтобы не рвануть от него.
– Сядь, сын. Ты должен сейчас нормально функционировать. Ты был слишком глуп,
чтобы не отдохнуть тогда, когда тебе это требовалось, и сейчас ты должен чувствовать
себя обновленным. Ты был без сознания три дня, я приехал двадцать семь часов назад.
Теперь встань. Это просто смешно.
Я все еще гляжу в потолок. Едва дышу. Он меняет
– Знаешь, - говорит он немного осторожно, - я слышал интересную историю о тебе.
Он садиться на край кровати, матрац прогибается и скрипит под его весом.
– Хочешь услышать?
Моя левая рука начала дрожать. Я быстро сжимаю ею простынь.
– Рядовой 45B-76423. Флетчер, Симус, - он делает паузу. – Говорит ли тебе это о чем-
то?
Я зажмурился.
– Каково же было мое удивление, - говорит он, - когда я услышал, что мой сын,
наконец, сделал хоть что-то правильно. То, что он наконец-то взял на себя инициативу и
так обошелся с солдатом-изменником, крадущего из нашего склада. Я слышал, ты
выстрелил ему прямо в лоб.
Смех.
– Я поздравил себя – сказал себе, что ты, наконец, пришел в себя и поступил как надо.
Я был почти горд тобой. Вот почему еще большим шоком для меня стала новость о том,
что семья Флетчера все еще жива.
Он хлопает в ладоши.
– Отвратительно, потому что ты лучше всех должен знать правила. Предатели
происходят из семей предателей, и одно предательство означает смерть всем.
Он кладет руку мне на грудь.
Я снова строю стены в своем сознании. Белые стены. Блоки из бетона. Пустые
комнаты и открытое пространство. Ничего не существует внутри меня. Ничего не
остается.
– Это забавно, - продолжает он, но сейчас немного вдумчиво, - потому что я сказал
тебе подождать, чтобы обсудить это вместе. Но, так или иначе, это кажется таким
правильным, не так ли?
Я могу ощущать его улыбку.
– Скажу тебе, насколько я… разочарован. Хотя не могу сказать, что удивлен.
Он вдыхает.
– В течение одного месяца ты потерял двоих солдат, не смог удержать клинически
неуравновешенную девушку, перевернул верх ногами весь сектор и поощрил восстание
среди горожан. И, так или иначе, я не удивлен вообще.
Его рука двигается, задерживается на моей ключице.
Я думаю про белые стены. Бетонные блоки.
Пустые комнаты. Открытое пространство.
Ничего нет внутри меня. Ничего не остается.
– Но что хуже всего, - говорит он, - это не то, что тебе удалось унизить меня, нарушая
порядок, который мне удалось установить. Это даже не то, что ты сам участвовал в
перестрелке. Но то, что ты хотел показать сочувствие семье предателя, - говорит он,
смеясь, словно рассказывает что-то забавное. – Непростительно.
Мои глаза открыты, сосредоточены на мигающих лампах дневного света, что
расположены над моей головой. Я не буду двигаться. Я не буду говорить.