Уникальная картина мира индивида и ее отображение на тексты: на примере текстов людей, совершивших ряд суицидальных попыток
Шрифт:
Системные представления об экзистенциальном взгляде на мир и человека начали складываться значительно раньше, чем экзистенциализм получил свое название и был осознан как философское направление. На наш взгляд, у истоков направления стоят два автора: Достоевский, который побуждает своего героя «сделать пробу» и проверить истинность своих логических рассуждений собственной «экзистенцией», то есть узнать, сможет ли он перенести, пережить следствия своей теории, и Кьеркегор, который пишет «об участии человека в своей собственной жизни». Их размышления объединяет важнейшее качество: в поле исследования проблемы включен сам исследователь, внутренний мир которого оказывается и инструментом, и логическим центром этого исследования. Под «внутренним миром» здесь понимаются не только мысли, чувства и переживания, но и нечто значительно более глубинное и потому плохо поддающееся вербализации: чувство бытия. Это открытие чувства бытия как нового объекта изучения оказало решающее влияние на философскую и научную мысль ХХ в.: Ницше, Фрейд, Юнг в своем творчестве испытали сильное влияние Достоевского и Кьеркегора. И наконец, в трудах Хайдеггера было дано глубокое и системное описание мира как системы представлений, опыта, переживаний и отношений человека, в этот мир «вброшенного». Фундаментальный хайдеггерианский субъективизм был шагом вперед относительно того научного объективизма, благодаря которому позитивистская наука Нового времени собственно и отделилась от средневековой схоластики, противопоставив себя ей. В. Бибихин, философ и переводчик Хайдеггера, считает, что «плотная среда природных вещей разомкнута» благодаря попытке фрейбургского мыслителя «дать неопределимому человеческому существу определение…,
Глубина и терапевтическая эффективность экзистенциального подхода неизбежно сопряжена с его принципиальной субъективностью, последовательная реабилитация которой в науке происходила на протяжении всего ХХ в. Методологическое противопоставление «классической» и «неклассической» науки было проведено еще Дюркгеймом, благодаря которому под «классической» наукой начало пониматься такое отношение наблюдателя и объекта наблюдения, когда наблюдение не оказывает регистрируемого воздействия на объект, и поэтому наблюдатель может быть исключен из научного описания. «Неклассическая» наука являет собой не столько иной взгляд, сколько изучает другой класс объектов – такой, что наблюдаемый объект меняет свои характеристики вследствие одного того факта, что оказывается наблюдаемым (Мамардашвили). Впервые с этим столкнулись физики при изучении элементарных частиц, а затем, поскольку физические опыты традиционно использовались в качестве неиссякаемого источника продуктивных метафор другими науками, невозможность рассматривать некоторые классы наблюдаемых объектов вне их отношений с наблюдателем была принята как основа в различных областях знания. Экзистенциальный подход в психологии, казалось бы, должен был естественно вписаться в область неклассических научных подходов. Однако этому препятствовало одно важное обстоятельство. В строгих неклассических подходах наблюдатель и наблюдаемый объект имеют различную природу. Физик, наблюдающий элементарные частицы, сам не является элементарной частицей. При экзистенциальном подходе наблюдатель и наблюдаемый объект являются в равной степени людьми, обладая каждый собственной субъективностью, что делает практически недостижимой какую бы то ни было «инструментальность», упираясь в тавтологию: психолог исследует внутренний мир человека, используя в качестве инструмента свой собственный внутренний мир, который он обязан исчерпывающе знать – в противном случае это не инструмент, и который он не может исчерпывающе знать, поскольку у него нет инструмента иного, чем он сам. Одним из способов освободиться от этой логической петли может быть введение искусственного объекта-посредника между внутренними мирами двух людей, такого, что он будет достаточно сложным, чтобы подходить для гомоморфного отображения различных, а желательно, любых внутренних миров, и достаточно «исчерпаемым», наблюдаемым и дискретным для передачи ему функций инструмента. В принципе такой объект имплицитно уже используется – но почти без осознания его инструментальной функции. Это вербальная продукция, текст в его общесемиотическом понимании. Действительно, все представления и переживания относительно внутреннего мира другого человека исследователь получает почти исключительно благодаря вербальной продукции этого человека. Традиция исследования вербальной сферы очень глубока, однако ограничивается в общем случае двумя моделями. «Психологическая модель» делает центром внимания то, что именно говорит данный конкретный человек, почти не фиксируясь на способах «говорения». В развитой системе «лингвистических моделей», напротив, все внимание уделяется «способам говорения», но отсутствует рефлексия над тем, почему именно этот конкретный человек выбрал из множества способов сказать именно этот. А между тем «психологический» и «лингвистический» взгляды соотносятся друг с другом, как парадигматика и синтагматика (Якобсон, Зализняк). Лингвистический интерес к языку сводится в самом широком смысле к кодификации и инвентаризации всех лингвистических явлений, которые есть или имеют право быть, – то есть к построению парадигмы. Психологический интерес в самом широком смысле, напротив, направлен на селекцию и комбинацию конкретных лингвистических явлений – то есть на построение синтагмы. В настоящем исследовании предпринимается ряд последовательных попыток комплексного и осознанного поиска синтагматических факторов, предопределяющих конкретные выборы и сочетания и лежащих в области психологии, с рекурсивным обращениям к лингвистической парадигме. Это позволило выйти за пределы противопоставления «классического» и «неклассического» взглядов, применив к наблюдаемому и к наблюдателю один и тот же инструмент – порождаемые ими тексты. Собственно, в экзистенциальной психологии картина мира пациента всегда открывается благодаря тому, что он рассказывает психотерапевту, и анализируется путем сравнения с собственной картиной мира терапевта, поэтому в таком решении не было бы ничего нового, если бы не два методологических различия: акты раскрытия и сравнения из имплицитных переводятся в статус максимально эксплицированных; экспликация проводится с помощью точных неколичественных методов, исключающих ее произвольность. Эта методология позволяет справиться с проблемой глубокой неопределенности, свойственной экзистенциалистскому «способу говорения», и преобразовать в позитивистски-проясненные такие сложные семантические комплексы, как экзистенциальные смыслы.
Глава 2. Формулировка прегипотезы и выдвижение гипотезы исследования
2.1. Индивидуальная картина мира – лингвистическая или экзистенциальная?
Формулировка гипотезы настоящего исследования представляет собой значительные трудности в силу того, что речь идет о размытом понятии «уникальная картина мира индивида», исходно предполагающем множество разнообразных и в равной степени допустимых интерпретаций, даже с учетом того сужения этого понятия до термина, которое было предложено выше. Более того, само существование объекта под названием «уникальная картина мира индивида» находится под вопросом: требуются серьезные аргументы и доказательства того, что каждый человек использует собственную системную и неосознаваемую схему, по ячейкам которой он располагает все события, происходящие во внешнем мире, вокруг него, и в мире внутреннем, доступном только ему самому, и что эта схема отличается от подобной схемы любого другого человека. Действительно ли это так, или это всего лишь метафора, вошедшая как в обыденное, так и в научное сознание, благо она поддерживает гуманистическое представление об исключительности и уникальности любого человека? Поскольку сомнительный и расплывчатый объект «уникальная картина мира индивида» преимущественно вербален, разумно было обратиться вначале к картине мира лингвистической – она изучается давно и в целом не вызывает сомнений в своем существовании. Мысль о лингвистической картине мира является предметом обсуждений и дискуссий психологов и лингвистов начиная с работ Уорфа и Сэпира. Представления Уорфа о том, что «мы
На первом этапе подхода к выдвижению гипотезы была предпринята попытка сформулировать, уточнить и проверить предположение о существовании или несуществовании «индивидуальной лингвистической картины мира», то есть убедиться, что в многообразии лингвистических средств, которые предоставляются человеку его родным языком, потенциально заложены важные мировоззренческие смыслы. В процессе создания каждого отдельного связного высказывания индивид вынужден совершать множественные выборы из тех относительно равноценных вариантов, которые предлагает ему родной язык. По нашему предположению, он должен выбирать среди потенциально возможных способов высказывания именно те, которые соответствуют его индивидуальным представлениям, причем выбор совершается многократно в процессе говорения. Благодаря ожидаемому постоянству мировоззренческих смыслов в содержании вербальной продукции человека, помимо осознаваемой говорящим информации, системно должен повторяться один и тот же набор лексических и грамматических средств, отражающий эти смыслы. Таким образом, в процессе говорения из почти бесконечного числа лингвистических возможностей каждый индивид предположительно выбирает относительно небольшой их список, отвергая остальные. Выбор одних и отвергание других лексических и грамматических средств, повторяясь многократно и постоянно в процессе говорения, автоматизируется и перестает осознаваться вообще или осознается лишь до некоторой степени, оставаясь полностью или частично скрытым как для самого индивида, так и для исследователя.
В виде проверяемой гипотезы (или гипотез) предстояло сформулировать следующее:
• Картина мира (в предложенном выше экзистенциальном понимании) существует не как метафора или теоретический конструкт, а как способ, с помощью которого индивид организует свою «реальность», то есть свой жизненный и эмоциональный опыт;
• Картина мира каждого индивида уникальна, хотя отдельные фрагменты картин мира разных людей могут совпадать;
• Картина мира индивида отображается на любые порождаемые им тексты, как устные, так и письменные, как спонтанные, так и редактированные, проявляясь в множестве лингвистических выборов в рамках той вариативности, которую предлагает ему родной язык. Иными словами, уникальная картина мира индивида отображается в виде его уникальной лингвистической картины мира.
2.2. Эмпирическая база исследования. Повторы в спонтанных устных текстах.
Исходя из сказанного выше, в вербальной продукции различных людей следовало выявить повторы разного уровня – смысловые, синтаксические, сюжетные, а затем убедиться в их системности. Эмпирической базой стала практическая работа со спонтанными устными текстами, которые порождались в процессе клинической беседы людьми, обратившимися за психотерапевтической помощью. Она строилась на принципах, сходных с принципами анализа художественного текста: исследовались повторяющиеся элементы текстов. Анализ текстовых повторов является традиционной, стандартной процедурой литературоведческого подхода к художественному тексту (например, «мотивный анализ» – в качестве ведущего метода его использует ряд авторов, относящихся к школе Тарановского). Анализ повторов представляет собой ключевую процедуру и в совершенно другой области знания – при дешифровке разного рода: от древних текстов, написанных на неизвестном языке или в неизвестной системе обозначений, до шифрограмм [1] . Надо заметить, что лингвистическая дешифровка, в отличие от мотивного анализа, имеет корректное оформление. В ней используются формулы, которые определяют наименьший объем текста, допускающий однозначную дешифровку, описывается множество возможных решений, к которым применяется «функция качества» и т. д. Анализ же повторов в литературоведческом, в том числе в мотивном анализе, слишком переплетен с собственно интерпретацией текста и часто, по признанию самих литературоведов, примененный разными авторами к одному и тому же тексту, дает совершенно различные результаты.
1
Так, Ю. В. Кнорозов, один из авторитетнейших мировых специалистов по дешифровке древних текстов, пишет в своем предисловии к коллективной монографии «Забытые системы письма»: «Под дешифровкой в узком смысле следует понимать установление чтения забытых знаков. Однако чтение текста отнюдь не означает его понимания…Неизвестный текст целесообразно разделить на отдельные цепочки… Такие цепочки получили название блоков. Технически разделение текста на блоки может вестись следующим образом. Регистрируются все цепочки, повторяющиеся в тексте дважды и чаще… Упорядоченный набор зарегистрированных цепочек может рассматриваться как исходный материал для составления словаря блоков» [43, с. 7, 8].
Процедура выявления повторов.
Поэтому была разработана и применена специальная процедура, которая удовлетворяла следующим требованиям:
• формализованность, исключающая экспансию исследователя;
• наличие количественного критерия, позволяющего судить, в какой степени достоверны полученные результаты;
• возможность верифицировать результаты новыми текстами, полученными уже после формулирования, которые обладали бы предсказанными свойствами.
Ниже приводится пример применения процедуры извлечения повторов из спонтанных устных текстов, полученных в ходе ряда клинических бесед с психотерапевтическим клиентом.
Г., молодой человек 27 лет, описывает понравившийся ему лыжный поход:
Там болотце такое, и деревья как скелеты…Там один прыгнул, и вдруг как хрустнет! Думаю: лыжа у него или нога?… А он отламывает ветку, прямо как куриную ножку… А там речка незамерзающая, и кирпичей в шеверу натыкано, туда если ногой попасть – хряп, и ноге конец…Этот чайник, он крепление сломал, полез пальцем – и палец как куриную ножку, ну не сломал, но мог бы…
В приведенном спонтанном тексте, благодаря тому, что он сокращен, ряд повторов бросается в глаза: это микросюжет перелома.
Для дальнейшей работы были введены рабочие понятия «сюжет» и «микросюжет». Ниже, в главе, специально посвященной формализации сюжетных структур, их определения будут переосмыслены и заданы корректно, но для эмпирической работы с повторами в текстах оказались достаточными следующие их дефиниции.
Сюжет здесь понимается как конструкция, состоящая из следующих элементов: актанты (кто? что?), их атрибуты (какие?), ситуация, в которой они действуют (где? когда?), событие (что произошло?), обстоятельства (как?).
Микросюжет понимается как сюжет, в котором названо событие, но опущены другие (некоторые или все) компоненты. При предлагаемом определении любое отглагольное существительное представляет собой микросюжет. Опущенные компоненты иногда вообще не подлежат реконструкции и могут возникать в тексте без прямой связи с событием. В приведенном выше спонтанном тексте повторами представлено не только событие: отламывает, сломал и пр.; – но и обстоятельства: хряп, и актанты: скелеты, нога, куриная ножка, палец. Теперь в последующих спонтанных текстах Г. мы будем отмечать не только повторы слов ломать, перелом и однокоренные лексемы, а также их синонимы, но и компоненты сюжета, утрачивамые в микросюжетах: кость, нога, звукоподражательные слова и пр.