Уникальная картина мира индивида и ее отображение на тексты: на примере текстов людей, совершивших ряд суицидальных попыток
Шрифт:
Можно говорить также о степени уверенности в отношении расшифровки семантики повторов. Не ссылаясь на интуитивное «мне кажется», можно с определенностью знать, на какой информации строится представление о говорящем и какой именно информации недостает, чтобы выверить эти представления.
Необходимо заметить, что предложенная процедура а) дает определенную гарантию в отношении того, что дешифровка обнаруженного повтора не является артефактом, а действительно выявляет некоторую проблему говорящего – предмет его постоянных «возвращений»;
б) не дает гарантий в отношении того, что результат будет получен. Так, в рассмотренном случае не удалось дешифровать многократный повтор указательных слов (там, тут, как бы, типа, тогда): исходная гипотеза и метаформулировка повтора были созданы, но не был найден общий набор свойств для всех ситуаций с указательными словами. Соответственно, не обнаружился и оппозиционный
Теперь уместно задать вопрос, осознает ли говорящий повторы и их значения, вкладывает ли в них некое сообщение о себе для слушающего; и наоборот, замечает ли реципиент текста эти повторы и видит ли в них осознанный сигнал говорящего или неосознаваемый говорящим, но успешно прочитанный самим слушающим знак?
Говорящий, по всей видимости, не всегда и не полностью регистрирует тот факт, что его сюжеты и, тем более, микросюжеты и метафоры имеют системный характер и повторяются. Экспериментально доказать это не представляется возможным, однако серьезное эвристическое подтверждение этому имеется: повторы сюжетов и микросюжетов пронизывают спонтанные тексты любого говорящего и художественные тексты любого автора, что относительно легко выявляется при анализе, проведенном по предложенной выше схеме; однако в процессе самонаблюдения без применения процедуры анализа эти повторы выявляются лишь частично или не выявляются вовсе.
Вероятно, основная трудность при выявлении повторов в собственных спонтанных текстах связана, помимо неизбежного наличия установок в самовосприятии, с тем, что собственные спонтанные тексты представляются самому говорящему некоторым «бесконечным множеством» высказываний, которое не закрыто ни с «левой границы» – с начала, ни «с правой» – с конца. Об этом множестве, отражающем как сложность и глубину собственной личности, так и беспредельное разнообразие жизненных ситуаций, не хочется думать, что оно сводится к всего лишь элементарной схеме, вновь и вновь саморепрезентирующейся и создающей иллюзию бесконечности. Предложенная процедура как раз и ограничивает эту бесконечность, требуя выделить небольшое число исходных текстов, а затем отмечать только «новые» по отношению к исходной гипотезе. Но один из этапов процедуры все же практически неприменим для акта самонаблюдения говорящего над собой. Это манипуляция с предложением таких тем, которые бы препятствовали «возвращению» к повтору, выявленному в исходной гипотезе, и создавали бы возможность построить оппозицию к повтору.
Что касается слушающего, то, по-видимому, он тоже замечает лишь часть повторов, а полностью выделить и расшифровать их он может только при применении формального метода. Сама возможность заметить повторы, с тем, чтобы построить затем исходную гипотезу, связана для слушающего с двумя факторами. Первый из них – это чувство превосходства по отношению к говорящему. В наблюдении, использованном в качестве модели, бесконечные однообразные «возвращения» к компонентам ситуации «перелом» и нелепая фраза о большом псе, который мог бы сломать лапу, создавали для слушающего комический эффект, связанный с личностью говорящего. Другими словами, слушающий иронизировал, смеялся над говорящим и ощущал себя в позиции: Он другой = Я лучше. Ощущение его другим собственно и было вызвано «позицией эксперта»: тем фактом, что он не замечает, а я заметил, то есть мне удается то, что не удается ему. Именно это ощущение сравнительной успешности придавало слушающему ту проницательность, которая почти полностью отсутствует в отношении собственных высказываний.
Второй фактор – это специфическая семантика повтора. Микросюжет опасности, боли, болезни, смерти всегда привлекает внимание слушающего и относится к разряду фильтров (подробнее: Новикова-Грунд, Психосемиотика). Если бы повтор не был связан с этой семантикой, а представлял собой нечто нейтральное, вероятность того, что слушающий заметит его в спонтанном тексте, не прибегая к формальной процедуре, была бы значительно ниже. Так, практически незамеченными проходят в спонтанных текстах синтаксические повторы.
Синтаксические повторы.
Синтаксические повторы гораздо менее заметны, чем повторы сюжетов и микросюжетов. Не будет преувеличением считать, что они выявляются только при применении формальной процедуры. Расшифровке же без ее применения они вообще не подлежат – интуитивно они практически не регистрируются.
Если вернуться к уже рассматривавшемуся спонтанному тексту Г., то
Примером наиболее распространенных неагенсных конструкций, часто встречающихся в русском языке, являются безличные предложения. Надо чаще читать газеты; хочется спать; ему пришло в голову прогуляться, а также предложения, в которых наличествует синтаксический субъект – обычно подлежащее или дополнение – но этот субъект не называет того, кто совершает действие: Будущее требует от человека все больших знаний; наука открывает новые горизонты; жирная пища вредна для здоровья. Так, в предложении: Чтение газет необходимо для понимания ситуации – на поверхностно-синтаксическом уровне есть подлежащее (чтение), но умолчивается тот, кто это чтение совершает.
Рассмотрим текст Г. еще раз, подчеркивая и расшифровывая в скобках указанный тип повтора.
Там болотце такое, и деревья как скелеты…(здесь нет действия и, соответственно, отсутствует агенс – тот, кто действие совершает) Там один прыгнул (прыгнул один кто? Агенс наличествует, но не определен), и вдруг как хрустнет (кто\что совершает «акт хрустения?» Агенса нет «по грамматическим причинам»: предложение, на уровне поверхностного синтаксиса, безличное, то есть в его структуре отсутствует место для агенса). Думаю (агенс Я пропущен, хотя и восстанавливается по контексту): лыжа у него или нога?… А он отламывает ветку, прямо как куриную ножку… А там речка незамерзающая (см. комментарий к первому предложению), и кирпичей в шеверу натыкано, туда если ногой попасть – хряп, и ноге конец…(снова безличная конструкция – см. выше – повторенная трижды). Этот чайник, он крепление сломал, полез пальцем – и палец как куриную ножку (неполное предложение, агенс восстанавливается из контекста, но не обозначен), ну не сломал, но мог бы…
Итак, короткий текст почти целиком состоит из неагенсных конструкций, то есть таких, в которых субъект действия либо отсутствует в принципе, либо грамматически наличествует, но семантически расплывчат и неопределен.
Исходная гипотеза в отношении данного текста была сформулирована следующим образом: если повтор безагенсных и псевдоагенсных конструкций является у Г. некоторым «возвращением» к постоянной проблеме, а не случайным компонентом отдельного речевого эпизода (привязалась синтаксическая модель), то он должен регулярно возникать и в других спонтанных текстах Г. Путь от исходной гипотезы через цепочку расширения контекстов и последовательной верификации каждого этапа привел к следующему заключению: неагенсные конструкции абсолютно превалируют в описаниях ситуаций, в которых протагонистами являются доминирующие и пугающие (огромные, громкие) люди из окружения Г., а также природа и элементы городского пейзажа, связанные с шумом, движением и опасностью (огромные и громкие городские улицы, подъемный кран, экскаватор). Напротив, Я и мое – тихое (мать, любимая девушка) – описываются только и исключительно агенсными конструкциями. Кроме того, в отношении Я происходит постоянное опускание агенса в ситуациях, описанных внутренними когнитивными предикатами (думаю, знаю, догадываюсь, понимаю), то есть конструкция приближается к неагенсной (агенс наличествует, но говорящий избегает его называть). Из этого вытекает следующая исходная гипотеза: думать, знать, догадываться, понимать и прочие предикаты когнитивного ряда, примененные к себе, также описывают ситуации, вызывающие напряжение и страх. Эта гипотеза тоже была подтверждена и верифицирована с помощью описанной процедуры. Надо заметить, что неагенсные конструкции появлялись в большом количестве в текстах Г. в тех случаях, когда речь шла о вымышленных или частично вымышленных ситуациях – или, наоборот, вымыслы и конфабуляции Г. всегда связаны не с собой и своими действиями, а с фигурами других, которые и описываются неагенсными способами. В частности, в большинстве случаев употребление сослагательного наклонения было сцеплено с неагенсными конструкциями и с ситуациями, в которых действовали другие.