Уникальная картина мира индивида и ее отображение на тексты: на примере текстов людей, совершивших ряд суицидальных попыток
Шрифт:
Примененная к двум типам повторов в текстах одного и того же говорящего, процедура обнажила сцепление атрибутов, или кластер:
а) другой – подавляющий, опасный, громкий;
б) его действия и ситуации, в которых они происходят, – предмет фантазирования Г., он знает, что на самом деле их не было вовсе или все происходило не совсем так, как он описывает;
в) природа и городской пейзаж – еще одна репрезентация враждебного другого, со всеми вытекающими синтаксическими последствиями;
г) «перелом» – микросюжет, маркирующий одновременно вымыслы и конфабуляции Г. и опасного и громкого другого; неагенсные конструкции – синтаксический элемент, маркирующий одновременно опасного и громкого другого,
д) сам Г. приближается к ощущению себя опасным, сильным, другим, предающимся фантазированию, когда утверждает про себя, что он знает, понимает, думает.
Полученный результат позволяет более проницательно воспринимать новые спонтанные тексты Г.: едва появляется один из вышеперечисленных элементов кластера (сцепления), как следует понимать, что речь идет о чем-то, пугающем Г. и о ситуации, в истинности которой он не уверен. Кроме того, анализ синтаксических повторов выявил страх Г. по отношению к другим, к среде обитания, к себе самому.
Работа с повторами в спонтанных устных текстах показала, что носитель языка, будь то великий писатель, ребенок с отставанием в развитии или исследователь, который (традиционно занимая «марсианскую» позицию отстраненного и будто бы находящегося над ситуацией наблюдателя) взялся анализировать тексты, – все они находятся практически в равных отношениях с текстом: они осознают лишь малую часть информации, которой с тем или иным успехом пользуются в процессе коммуникации.
Глава 3. Текстовые Методики
Процесс выявления повторяющихся элементов текста, несмотря на попытки его формализовать, был сопряжен с известной случайностью: исходный спонтанный текст, на котором проводилась начальная часть процедуры выявления повторов, возникал «сам», без сознательного влияния исследователя; затем там по счастливому стечению обстоятельств обнаруживались сюжеты, микросюжеты и синтаксические структуры. Это снижало до минимума вероятность артефакта: при должным образом соблюденной процедуре нельзя было счесть существующим то, чего в тексте не было, «вчитать» в текст желаемое. Однако в то же время оставалось неизвестным, все ли возможные структуры попали в круг исследовательского внимания, не упущено ли нечто важное, поскольку оно просто не встретилось в случайно выбранных текстах. И наконец: что можно узнать о людях, регулярно прибегающих к тем или иным текстовым эффектам? Благодаря все той же случайности нам приходилось сталкиваться с текстами, почти полностью лишенными фильтров (например, тексты школьных учебников по русскому языку, литературе и истории) – но что побуждало их авторов строить свои высказывания в таком явном противоречии со своими дидактическими задачами? Какие личностные характеристики, какого рода жизненный опыт вынуждали одних испытуемых избегать агенсных конструкций, других – предпочитать внутренние предикаты внешним и т. п.?
3.1. От «случайного» текста к тексту с заданными характеристиками.
Чтобы приблизиться к ответам на эти и подобные им вопросы, случайные (художественные и спонтанные) тексты были заменены на неслучайные – написанные на специально сформулированную тему большими выборками испытуемых. Типологически эти тексты можно считать промежуточными между спонтанными и художественными: их авторам не предоставлялось времени для редактирования, хотя сам акт письма делал их тексты не вовсе произвольными и вынуждал испытуемых к обдумыванию написанного.
Эта специально созданная техника была названа «Текстовыми методиками» (ТМ). Исходное теоретическое допущение состояло в том, что любой текст, порожденный данной конкретной личностью, содержит информацию об этой личности, вложенную в текст непроизвольно. Помимо этого, исходя из представлений о сути психотерапии (без учета специфики разных направлений и школ), были определены в качестве ключевых объектов интереса образ Я, образ другого и их взаимодействие в картине мира.
Техника текстовых методик.
Текстовые
• ее название составляется только из слов самой абстрактной семантики, чтобы испытуемый наполнил их «своим» содержанием;
• она подбирается так, чтобы в ней с максимальной полнотой и, по возможности, с повторами, проявились интересующие исследователя элементы: сюжет, микросюжеты и пр.;
• в ее названии отсутствуют какие-либо личные глагольные формы, чтобы испытуемый непроизвольно вынужден был сделать собственный выбор, помещая рассказываемую историю в некое время и в некую модальность.
Подобно тестированию, ТМ дают возможность как индивидуального обследования, так и проведения экспресс-обследования в больших группах (психотерапевтическая группа, школьный класс, студенческая группа и пр.), позволяя выявить предположительно нуждающихся в помощи и/или осуществить отбор по определенным параметрам. Оценка результатов проведенной текстовой методики в большой степени формализована, и это если не исключает, то сводит к минимуму субъективность исследователя. При этом текстовые методики избавлены от ряда недостатков, которые, как правило, свойственны разного рода психологическим опросникам и тестам вследствие недостаточно рефлексивного подхода к проблеме коммуникации «человек – текст».
Действительно, при интерпретации вербальных тестов весь интерес исследователя сосредоточивается на отношениях человек-человек, текст оказывается лишь инструментом, причем не единственным и часто не главным, рассматривается как нечто вспомогательное и потому не требующее глубокого, специального рассмотрения. Это «текст вообще», он интересен в основном в пределах грубого контент-анализа, уточняющего, что именно сказано, о каких событиях внешней или внутренней жизни человека идет речь. Если внимание и обращается на то, как сказано, то обычно на «жестовую» часть речи – на паузы, заминки, аграмматизмы, собственно же структурная часть высказывания, как правило, почти не исследуется. Так, например, в текстах различных психологических тестов при формулировке вопросов к испытуемому не обосновывается выбор между формулировкой «от первого лица» (Я никогда не испытываю трудностей при засыпании), от «второго лица» (Вы никогда не испытываете трудностей при засыпании), а также между утвердительной (см. выше), вопросительной (Вы испытываете трудности при засыпании?) или «негативной» (Вы не испытываете трудностей при засыпании?) формами. На самом деле влияние формы вопроса на ответ хорошо известно каждому, кто ловил себя на попытке добиться именно такого ответа, какой ему хотелось получить.
Не менее важно и влияние самого акта вопрошания, который ограничивает свободу высказывания, направляет сообщение в заранее выбранное исследователем русло, уводя, таким образом, испытуемого от тех сюжетов и тем, которые могут быть для него особенно важны, а в случае, если исследователь их не предвидит или о них не догадывается, эти темы так и остаются необнаруженными и неисследованными.
С другой стороны, индивидуальная беседа, проведенная опытным психотерапевтом, который умеет «побуждающе молчать», не уводить разговор в сторону собственных предположений, не перехватывать инициативу, позволяет выявить темы, сюжеты и проблемы, которые максимально важны для самого индивида. Однако речь идет именно об опытном психотерапевте; такая беседа требует, помимо клинического опыта и умений, еще и удачи, а также большого количества времени. Кроме того, оценка результатов беседы неизбежно субъективна, а это создает трудности при необходимости сопоставить, к примеру, специфику разных испытуемых либо выявить динамику изменений у одного и того же испытуемого. Возможность верифицировать интерпретацию такой беседы достаточно ограничена и также, по больше части, сводится к опытности исследователя.