Университет имени Конкордии Непобедимой. Проклятое число
Шрифт:
Он расхохотался. Старуха слабо дернула головой, будто отдавая молчаливый приказ – и Пситтакус замолчал. Его огромный силуэт отбрасывал уродливую тень на серую стену, и этот силуэт глубоко дышал и подрагивал, играя с пламенем свечей.
– По старой традиции и во имя безопасности, по пробуждении вы обнаружите у себя на лбах золотые знаки. Не бойтесь, они не останутся у вас навечно – так мы всего лишь помечаем своих абитуриентов, претендующих на поступление.
– Претендующих! – повторил Пситтакус, задрав кверху указательный палец в
– Ровно в полдень посреди вашей спальни возникнет портал, в который абитуриент должен ступить, чтобы принять участие в отборе. Как уже сказал мой любезный заместитель, не явиться… – она сглотнула. – …нельзя. Это очень важно, ведь ваш талант способен хорошо послужить всем Двенадцати Державам.
– С собою ничего не берите! – крикнул Пситтакус.
Дайра Кунктия строго кивнула.
– Ничего, кроме хорошего настроения и надежды на лучшее. Никаких трехэтажных багажей.
Глава вторая, в которой Пуэлла находит новую подругу и участвует в отборе.
Амика кружилась вокруг нее уже второй час и все никак не могла остановиться. По правде говоря, на памяти Пуэллы не было еще ни одного дня в жизни, когда ее обнимали так много, сильно и часто – словно она вдруг стала каким-нибудь идолом для поклонения или мировой знаменитостью. Бабушка на кухне пекла огромный пирог, напевая под нос веселые песенки времен шальной юности, в воздухе витал аромат шиккской белошейки и свежего теста, а Амика все не могла сесть и поговорить с подругой спокойно: гладила ее по волосам, плакала, смеялась, бросалась разглядывать знак у нее на лбу в тысяча двадцатый раз – словом, никак не оставляла в покое.
И ведь, главное, никто не спросил у Пуэллы, что по поводу происходящего думает она сама. Хочет ли учиться в этом треклятом гиперсекретном Университете, где неизвестно что происходит? Хочет ли покинуть родной дом, семью и подругу, чтобы посвятить себя одним лишь знаниям? Вопреки всеобщему мнению, Пуэлла вовсе не любила учиться. От природы она была пассивна и ленива. Все, что она делала, было ради бабушки и ее гордой улыбки.
«Неужели меня и теперь не оставят в покое, заставив покорять новые вершины?»
– А расскажи еще раз про сон, – попросила Амика, наконец опускаясь на заправленную постель Пуэллы и вытирая капельки пота со лба. – Про то, как все это случилось. Так интересно!
– Я уже все рассказала. Большая зала, свечи, купол с изобрежнием Демиургов, ректор и ее жуткий попугай-фамильяр, в своей человеческой ипостаси выглядящий как громадный старик в клоунском наряде… ну, или в карнавальном как минимум. Очень неприятный и как будто слегка не в себе.
– Да брось, Златолик мой, – улыбнулась Амика. – Не суди бедного дедушку так быстро. Возможно, он замечательный профессионал своего дела и станет для тебя любимым преподавателем!
– Не знаю, ведет ли что-нибудь заместитель, – устало вздохнула Пуэлла, – да и гадать особенно не хочу. К тому же, как я поняла из речи дайры Кунктии, вступительный отбор можно и провалить. Тогда меня, наверное, отправят домой и оставят в покое. Неплохой вариант.
– Эл,
«Обладай ты моими знаниями, твое рвение горы бы свернуло. Жаль, все-таки, что нам нельзя просто так взять и поменяться местами».
– Девочки мои, к столу! Пирог готов!
Крепко сжав запястье подруги, Амика помчалась на кухню, словно маленькая голодная девочка. Слегка подавшись вперед, Пуэлла печально вдохнула ее знакомый запах. Слезы застыли в глазах. Расставаться совсем не хотелось.
– А вот и он, – улыбчиво сказала дайра Лакрим, разрезая свой кулинарный шедевр старым ножичком с деревянной ручкой в форме экзотической птицы. Пирог уже стоял в середине столика, расположенный на большом блюде с синей каймой, которое бабушка доставала лишь по праздникам. – Налетайте, девчонки! В честь такого дня для вас не жалко приготовить и еще один.
– Ваши пироги всегда самые лучшие, дайра Лакрим, – смущенно ответила Амика, пробуя свою порцию и сразу же расплываясь в довольной и сытой улыбке. – М-м-м, просто объедение!
– Спасибо, дорогая. – Старушка нежно провела ладонью по рыжим кудряшкам, и Пуэлла почувствовала, как в горле у нее встает тяжелый ком. – Как, все-таки, здорово сидеть тут с вами, молодыми! Я буду скучать по этой трескотне.
Амика решительно затрясла головой.
– Даже не думайте, что я Вас тут одну оставлю! Буду каждую неделю прибегать, а может и чаще.
Дайра Лакрим скрипуче рассмеялась.
– Ну хорошо, как пожелаешь, девочка.
Хоть из начинки пирога и можно было сделать целый букет шиккских белошеек – бабушка явно заплатила за мешочки с лепестками хорошую сумму – Пуэлла все равно ела через силу. Горло словно распухло, глотать было тяжело и больно. Один лишь взгляд на эту светлую маленькую кухоньку, на раздвинутые шторки, на призрачный тюль и на маленький коврик в ногах заставлял ее глаза слезиться.
«Я не могу оставить свою семью, – решила она твердо. – Пусть бабушка и огорчится, когда меня пришлют обратно в Шикк, но зато моя жизнь не пойдет под откос».
Она сделала большой глоток терпкого травяного чая и тихо вздохнула, чувствуя неожиданную усталость. Ее плечи опустились, золотой неразборчивый знак во лбу слабо зазудел, будто предупреждая о чем-то. Она взглянула на маленькие часики, висевшие рядом с холодильником: до полудня еще оставалось время.
Кто-то стоял в проходе, в маленьком золотистом коридорчике, и смотрел на нее, залитый светом Златолика. Он был человеком и птицей, живым и мертвым одновременно – Пуэлла отчетливо ощутила его могучую нечеловеческую натуру, всецело обращенную к ней, наблюдающую, изучающую. Вздрогнув, девушка резко обернулась, но не увидела ничего, кроме коротенькой красной шторки, висевшей перед открытой дверью в кухню, и легкой призрачной тени, мелькнувшей влево, к зеркалу перед входной дверью.