Уподобляясь животному миру

IReen H

Опускаясь на колени, он тянется к моей застежке. Ловко расстёгивает молнию, перехватывает пояс и обнажает меня одним резким движением. Как по мановению волшебной палочки, материал сползает на пол, разводя мои ноги.

Он проводит носом по хлопку у моей промежности, следуя за мной, отползающей по кровати. Я натыкаюсь на изголовье, он наблюдает за мной, и его губы искривляются в усмешке, прежде чем он опускает голову, настойчиво касаясь зубами возвышенности, медленно переходя от лобковой кости к клитору. Его пальцы впиваются в кожу моих бедер,

широко расставляя ноги так, чтобы он мог опуститься ниже, дабы ласкать меня через влажную ткань.

Я не могу дышать, не могу говорить, не могу думать.

Подцепляя край трусиков и оттягивая их в сторону, он возобновляет свои терзания, на этот раз напрямую контактируя с плотью. Его пыл интенсивен и горяч, он поглощает меня. Мои согнутые колени дрожат, когда он ласкает меня гладким языком, проникая в открытость тела, погружаясь в складки, пробуя и дегустируя каждую, прежде чем проскальзывает в меня двумя пальцами и начинает сгибать их.

– Ты такая дико влажная. И пахнешь как чертов океан.

Я выгибаюсь от его прикосновения, от которого его электроны перешли в мое тело, заряжая все клеточки до полнейшего неистовства.

– Для кого ты такая влажная? Для Джеймса? Или меня?

Не отвечаю, лишь тянусь и сжимаю его запястье, вытесняя и вновь вводя пальцы. Трахая себя его рукой. Хочу, чтобы его рот вновь опустился на клитор. Желаю, чтобы он замолчал. И мечтаю не помнить, что Джеймс вообще существовал.

Он убирает руку от моего тела, погружая влажные пальцы мне в рот, сжимает лицо, челюсть. Глазами впивается в меня и требует:

– Кто?

Я вкушаю себя, формируя слово в ароматах собственного распутного отчаянья.

– Ты.

Он погружает пальцы глубже, словно закупоривая меня моим же вкусом, моим же голосом.

– Отчего же?

Я отталкиваю руку ото рта. И он накручивает мои волосы на кулак и тянет, раскачивая, выцеживая сквозь стиснутые зубы:

– Отчего?

– Это всегда, мать твою, был ты, идиот.

Его губы обрушиваются на меня, царапая зубами. Я вожусь с его застежкой, выдергивая бронзовые пуговицы из петель и отчаянно стягивая джинсы вниз.

Он выпрямляется, отрываясь от моего влажного, распухшего и посиневшего рта. Стаскивает штаны ровно настолько, чтобы достать член из боксеров. И рот загорается от ощущений. Большой, толстый, ненасытный. Я наклоняюсь, не касаясь его руками, встречая его так, как делала это в браке. Одно затяжное движение – и мои губы оказываются максимально близко к основанию, насколько это возможно без удушья, мышцы щек прогибаются, образуя вакуум вокруг члена, и возвращаюсь обратно, лаская языком, по длине, к головке и расщелине.

Он соленый на вкус.

Эдвард абсолютно молчалив, а на вид он как возвышающаяся надо мной неприступная башня. Но лицо его все же, как и тело, изрядно напряжено, и присутствует необузданность в глазах.

Руки его баюкают мой затылок, медленно скользя по волосам.

Сжатые его челюсти – мое единственное предупреждение.

И он толкается членом по самые миндалины, мои глаза наполняются слезами, когда он отступает и толкается вновь. Его руки, запутавшиеся в волосах, удерживают меня на месте, не давая отстраниться, и я пытаюсь сжать волю в кулак, сосредоточив внимание на ветвящихся по руке вверх, напоминая внутреннюю сторону древесного листа, венах, наполненных протекающей по ним кровью, и на выпуклых от напряжения мышцах.

Но я начинаю давиться.

Четыре толчка, шесть, десять.

Опираюсь одной рукой на его бедро, чувствуя выступающую кость, сдерживаю интенсивность движений; я втискиваю пальцы, выталкивая. Помогая. Другой же сжимаю яички, и без того уже напряженные.

Он отталкивает меня. Я опрокидываюсь на подушки, тут же возвращаясь в сидячее положение. Он поднимается с колен на корточки, краснеет и, тяжело дыша, рукой сжимает член, волосы падают ему на глаза.

Прикасаюсь пальцами к своему рту, вытирая, убирая блестящую слюну с губ.

Он сжимает кулак, глядя на меня из-под густых бровей. Уголок его рта изгибается в циничной улыбке.

А затем надвигается на меня, сжимая мои бедра и переворачивая, переставляя на колени. Кладу руки на спинку кровати и отстраняюсь, оттопыривая зад. Он рычит - хрипло, одичало - когда сминает мою плоть, проскальзывая пальцами под швы трусов, а потом стаскивает их по ногам. И оставляет их скрученными на бедрах, я же раздвигаю колени так широко, насколько только позволяет белье.

Оглядываюсь через плечо и вижу его руки, раздвигающие мои ягодицы, как он проводит языком от клитора до копчика. Вытерев рот предплечьем, он становится поудобнее между моими ногами.

– Трахну тебя, - изрекает он. И входит.

Воздух совершенно оставляет меня, и я не могу захватить его вновь. Пытаюсь вспомнить, как дышать, пытаюсь осознать, что его член не настолько большой, чтобы на самом деле достать до диафрагмы, пусть даже это так сейчас и ощущается. Задыхаюсь, скручиваюсь, кожа моя стягивается, волосы выбиваются из пучка. Смутно чувствую его ноги позади себя, руки – на своей талии, что прижимают меня навстречу его толчкам. Недостаток кислорода и раскалённое добела возбуждение утягивают меня, смутно захватывают, погружая в развращенное вожделение. Могу двигать руками и делаю это, чтобы отвести их назад, схватить его задницу и погрузить глубже.

Так глубоко, что больно.

Он стонет, вес его ввергается в меня, сминает, придавливая мой живот к кровати; толчки его маниакальные, бесконтрольные, как и пламя, полыхающее внутри меня, необузданные, а обхват сдавливания мышцами его члена кажется невозможно широким. Оргазм мой набирает обороты, подступает, и я взываю к нему. Надеясь; так или иначе, но надеясь, что он сможет совладать с этим, совладать, прежде чем я разорвусь на миллионы осколков.

– Эдвард, пожалуйста.

Я едва сдерживаюсь. Извиваюсь. Прошу. Лепечу, умоляя его.