Уподобляясь животному миру

IReen H

От этого я ощущаю себя еще большей шлюхой.

Он обходит полку с ликерами, браво делая три шага по направлению к чертовому спальному месту и останавливаясь предо мной. Мне знаком этот взгляд. Он подавляющий. Это неизбежный взгляд убийцы, ленивая полуулыбка… заявляющая, что не успеет и двадцати минут пройти, как он возьмет мою крепость штурмом и разграбит мой сарай. Или то, в чем больше надобности.

Понадеемся, что через тридцать минут с этим будет покончено. Мне просто нужно пережить тридцать этих долбанных минут. Я смогу.

Думаю, что смогу.

Моргаю. Веки точно свинцовые, разлепить их почти невозможно. А когда же мне это удается, мир остается все тем же, каким я его и видела.

– Выпьешь? – Эдвард строит из себя хозяина. Мне кажется это несколько забавным, учитывая стечение обстоятельств.

Не изволите ли коктейльчика, прежде чем трахнуть мою жену?

– Нет, - отвечает напарник, взгляд его не отпускает моего лица.

– А я вот не откажусь.

И я спешно отхожу, а мои пальцы оборачиваются вокруг еще одного бутыля. Замечаю, что рука дрожит, и опираюсь ею на поверхность мрамора, даря прохладу коже и сознанию. Заторможенные улучшения в ощущениях подчеркивают дистанцию между мной и реальностью.

Онемение пальцев вопреки покалывающим ощущениям на коже тыльной стороны руки вынуждает прикрыть глаза. Горячее дыхание омывает мое ухо, касаясь носа. Недурно - травянистая дикая мята, сдобренная шлейфом ментола, но все равно приводящая в замешательство.

Он что-то шепчет. Но слова размываются в сознании. Я понимаю, что они английские, или таковыми были, когда слетали с его губ. Но это лишь теплая влага, ибо его слова растворяются в ласке его же языка. Сначала – поверхность уха, затем - его раковина. Волоски вздымаются на шее, на голове, и я вынуждаю себя не двигаться. Чтобы не отстраниться.

Паническая осознанность необратимости скручивает меня. Туго. Доставая до горла и сердца. Требуя положить этому конец. Завершить все в этот момент, здесь и сейчас. Воображать, говорить себе, что я смогу – несложно.

Но я не знаю, смогу ли.

Он поворачивает меня, телодвижениями направляя к кровати. Тело мое соприкасается с матрасом, и я сажусь, а Джеймс склоняется, одной рукой опираясь рядом со мной, а другой проходясь по коже талии.

Ты не должна отталкивать его. Не должна.

Он поднимает подол футболки, ища мой рот, но я не в силах противостоять инстинктивному повороту шеи. Так что он осыпает поцелуями мои подбородок, уши, ключицу. А потом стягивает мою футболку через голову и отбрасывает ее. Поглаживает грудь, сжимает ее, разводит, бормоча восхищения.

Я не противлюсь этому, вообще о нём не думаю. Мой разум сосредоточен на темном угле, где сидит Эдвард. Его взгляд. Я ощущаю его на себе. И слышу всплески жидкости в стакане.

И начинаю целенаправленно замыкаться, пытаясь забиться в пустоту внутри себя. В ту часть, которую не волнует то, что я старею под показной оберткой Вегаса, как омлет под инфракрасным излучением.

Все еще горячая, возможно. Но не дышащая

теплом.

Совсем не посвежевшая.

Увядшая и дряблая, покрывшаяся коркой времени. Вкус жизни вытекает из меня кровотоком, как и инстинкт самосохранения. И я скрываю все это пластиковыми улыбками и комками теней для век.

Мне хотелось бы как-то проявить волю. Например, свалить с этой кровати, надеть лифчик, коему уже три года, напялить футболку через голову, показать Эдварду фак, а потом никогда не заходить к нему на фейсбуке снова.

Никогда не думать о его губах, сминающих уста другой девушки.

Потому что я мыслю об этом каждый день. Это как чистить зубы. Простая рутина.

Соски напрягаются, когда Джеймс начинает ласкать их пальцами. Всплески в углу усиливаются. Затем - ненамеренный хруст льда между зубами.

Я просто хочу быть свободной. От своего бремени, этого места, от себя. Я так устала от этого королевства кривых зеркал, которое вкладывает мне в протянутую руку из раза в раз жалкую кучку дерьма, тогда как я тянусь за чем-то значимым. Я безумно устала от этой пустоты, что пожирает меня изнутри и кою я заполняю наркотой и спиртным. Но это не помогает… в то время как она меня поглощает. Поглощает и увеличивается. И завладевает мной.

Устала от пронизывающего одиночества моего заброшенного пристанища. От всех его вещей, что насмехаются надо мной из коробки.

От всякого звука шагов по коврам казино и всех скользких поддонов подносов, забранных у бара. Устала от людей, улыбающихся мне, от звуков их потерь и необузданности побед.

Я устала от зависти и тоски. Устала от всего.

От этого самого мига. От рук незнакомца, сдавливающих мою плоть, ощупывающих все мои чувствительные местечки своими бессмысленными прикосновениями.

Я стискиваю зубы, изо всех сил стараясь не замечать его тихих восхищенных возгласов, пока он пощипывает и сжимает кончики моих грудей. Его макушка появляется в поле моего зрения, и я понимаю, что он планирует посасывать их. Отворачиваюсь, огораживаясь от реальности, не смотря.

Я не плачу. Не стану.

Я прижимаюсь лицом к покрывалу, надеясь, что этого окажется достаточно, чтобы промокнуть слезинку, застывшую в уголке глаза, прежде чем она соскользнет вниз, после чего затеряется в волосах.

Я стараюсь не думать о конверте с деньгами, что лежит на полке. Не из-за них я согласилась на все это. Совсем не из-за них. Это для меня точно вызов.

Вбираю в легкие воздух.

Я ощущаю собственный гнев. Я ощущаю детскую раздраженность. Часть меня, что всегда права и уверена в своей правоте, кипит от несправедливости. Ярость клокочет прямо под поверхностью. Я думаю о случайном, но все же заинтересованном взгляде Мисс Дреды, стоящей рядом с моим мужем – моим – вот кто из нас двоих фактически нарушил супружескую верность. В конце концов, он еще не подписал необходимые бумаги.