Упрямый Галилей

Дмитриев Игорь Сергеевич

…после двух месяцев, проведенных в Риме, я вернулся во Флоренцию, надеясь, составив указатель, посвящение и еще кое-что, тотчас же отослать книгу достославному и высокопревосходительному синьору князю Чези, главе Accademia dei Lincei, который взял на себя заботу о печатании этой книги, как он это делал со всеми принадлежавшими мне и другим академикам произведениями» 728 .

Таким образом, по версии Галилея получается, что он получил «полноценный» Imprimatur и все его дальнейшие заботы касались только составления указателя, посвящения, мелкой правки и отправки рукописи князю Чези, но никак не Риккарди. И только когда целый ряд обстоятельств, о которых пойдет речь далее, сорвали эти планы и Галилей решил печатать книгу во Флоренции, а не в Риме, Риккарди поднял вопрос о повторной цензуре всей рукописи.

728

Galileo Galilei. Le opere… Vol. XIV. P. 216.

По версии А.Э. Штекли,

Галилей привез с собой в Рим единственный

рукописный экземпляр своего «Диалога». Как бы ни проходила утренняя аудиенция [у понтифика], мы не знаем о ней вообще ничего 729 . Факт остается фактом: Урбан не пожелал оставлять у себя рукопись. Она вернулась к управляющему Апостольским дворцом. Галилей стремился всеми правдами и неправдами заполучить ее обратно. В этом был свой резон: чем дольше «Диалог» будет пребывать в руках римских клириков, тем более невероятной станет возможность его публикации в Вечном городе. Мало того, что необходимо вернуть рукопись, надо вдобавок добыть, хотя бы предварительное и ограниченное рядом условий, разрешение ее печатать. К счастью, вокруг Галилея было множество преданных единомышленников, готовых прийти на помощь. Среди них были и те, кто ради торжества дела Учителя самозабвенно не страшился пренебречь собственной карьерой 730 .

Привыкший к неуравновешенности своего владыки, верховный цензор (то есть Риккарди. – И.Д.) не увидел ничего экстраординарного в том, что Чамполи, секретарь Урбана, объявил ему волю папы: «Диалог» надлежит одобрить и рукопись вернуть автору. Мостро начертал полагающуюся формулу: «Печатать дозволяется», указав, что будущую книгу необходимо дополнить, как известно автору, требуемыми вступлением и заключением… 731 .

729

Забавно, если учесть, что тот же самый автор, как уже отмечалось выше, дал детальное описание этой аудиенции.

730

Интересно, кто же эти замечательные люди, уж не Чамполи ли? Но его придворная карьера была разрушена вовсе не из-за верности идеям Галилея. Конечно, ученому многие помогали, но чтобы «ради торжества дела Учителя самозабвенно не страшиться…» – такого, пожалуй, не было.

731

Штекли А.Э. Галилей и публикация его «Диалога»… С. 111.

А.Э. Штекли опирается на фрагмент из рукописных заметок Джанфранческо Буонамичи «Narrativa sopra la spiegazione del sistema del Copernico, fatto del Mattematico Galileo» 732 , составленных в июле 1633 года, то есть сразу по окончании процесса над Галилеем 733 . Согласно Буонамичи, в ходе следствия по «делу Галилея» (1633) отец Мостро заявил на допросе в инквизиции, что «он получил распоряжение одобрить эту книгу [«Dialogo»] от самого его святейшества. Но поскольку папа отрицал это, все более раздражаясь, отец Мостро сказал, что распоряжение было ему передано Чамполи от имени его святейшества». Папа ответил, что не верит этому. Тогда отец Мостро предъявил записку Чамполи, где было сказано, что его святейшество приказал одобрить книгу и что записка эта была составлена в присутствии папы 734 . По мнению Бьяджоли, свидетельство Буонамичи следует воспринимать cum grano salis, во-первых, потому, что Урбан VIII обсуждал вопросы, связанные с публикацией «Dialogo», непосредственно с Риккарди, и Чамполи вряд ли стал бы столь нелепым образом обманывать папу, и, во-вторых, если бы у Риккарди действительно была такая записка, он предъявил бы ее не в апреле 1633, а по крайней мере летом 1632 года, когда Урбан VIII, ознакомившись с недавно вышедшей книгой Галилея, изволил сильно прогневаться 735 . Доводы Бьяджоли заслуживают внимания, но все же не кажутся мне вполне убедительными.

732

Впрочем, А.Э. Штекли не цитирует первоисточник своей версии. Большая часть примечаний к его статье посвящена критике книги А. Фантоли.

733

Отречение Галилея датировано 22 июня 1633 года.

734

Galileo Galilei. Le opere… Vol. XIX. P. 410.

735

Biagioli M. Galileo, Courtier… P. 338.

Во-первых, свидетельство Буонамичи подкрепляется (по крайней мере, отчасти) письмом Никколини Чьоли, в котором тосканский посол описывает свою беседу с Урбаном, состоявшуюся 4 сентября 1632 года:

Все еще пребывая в гневе, святейший отец сказал, что был обманут Галилеем и Чамполи. Чамполи, в частности, осмелился сказать ему (Урбану. – И.Д.), что Галилей готов был сделать все, что требовал его святейшество, и что все [с публикацией книги Галилея] обстоит прекрасно… 736 .

736

Galileo Galilei. Le opere… Vol. XIV. P. 383.

Риккарди же, по словам Святейшего, «видимо, и сам был обманут: с помощью красивых слов у него вырвали письменное разрешение…» 737 .

Во-вторых, летом 1632 года отношения Урбана и Чамполи хотя и охладились, но оба они до поры до времени предпочитали не выносить сор из избы, и только 23 октября 1632 года последовало распоряжение папы о назначении бывшего секретаря в провинцию 738 .

Поэтому у осторожного Риккарди были все основания не торопиться с предъявлением biglietto del Ciampoli. Кто знает, как все повернется, с Чамполи Урбан был знаком давно и между ними всякое бывало – сегодня поссорились, завтра помирятся, нрав у понтифика переменчивый.

737

Ibid.

738

Об обстоятельствах падения Чамполи см.: Favino F. «Quel Petardo di mia Fortuna»: Riconsiderando la «Caduta» di Giovan Battista Ciampoli.

И, наконец, в-третьих, главная ответственность за публикацию «Dialogo» лежала, конечно, на Риккарди, который, однако, несмотря на гнев Святейшего, не лишился сразу своей должности 739 и в итоге, можно сказать, счастливо отделался. Такое могло случиться (если принять во внимание крутой нрав верховного понтифика) лишь при условии, что у отца Мостро были веские оправдания. Ссылки на давление со стороны великого герцога, на уловки Галилея и т.п. вряд ли были бы приняты во внимание, а вот записка Чамполи в корне меняла ситуацию. Риккарди из обвиняемого превращался (вместе с Урбаном) в жертву интриг папского segretario de’brevi.

739

Только в 1639 году его сменил Винченцо Макулано, который в качестве комиссара Священной канцелярии в 1633 году вел допросы Галилея (см. далее).

Мне представляется, что донесения Никколини, свидетельство Буонамичи и другие дошедшие до нас документы 740 говорят о том, что Урбан не желал вникать во все детали вопроса о выдаче разрешения на публикацию «Dialogo» – у него в то время были заботы поважнее – и поручил Чамполи стать посредником между Галилеем и Padre Mostro. Чамполи же – как был убежден Урбан, умышленно, желая публикацией книги Галилея скомпрометировать папу, – доложил Святейшему, что с рукописью тосканского математика все в порядке. Возможно, в ответ папа сказал что-то, что можно было истолковать как одобрение, и Чамполи, составив соответствующую записку, передал ее Риккарди. Трудно сказать, когда именно это было, но во всяком случае – до 26 июня 1630 года, то есть до отъезда Галилея из Рима.

740

К сожалению, большая часть переписки Галилея, относящаяся ко времени его пребывания в Риме в 1630 году, не сохранилась.

Разумеется, некоторых деталей этой истории мы уже не узнаем никогда, но далее я попытаюсь восстановить события по возможности полно. А пока следует констатировать, что Галилей уезжал из Рима вполне довольный результатами поездки – в руках у него был Imprimatur, который воспринимался самим Галилеем как окончательный. Весьма оптимистично был настроен и Франческо Никколини, который сообщил Чьоли, что Галилей добился всего чего хотел и был тепло принят папой и при дворе, а кардинал Франческо Барберини пригласил его на обед, да и вообще весь папский двор отнесся к Галилею с величайшим почтением 741 .

741

«…E da tutta la Corte `e stato stimato et honorato come l’era dovuto» (Galileo Galilei. Le opere… Vol. XIV. P. 121).

Однако если трезво посмотреть на все, что произошло во время пребывания Галилео в Риме, то картина получается не столь уж светлая. Действительно, Риккарди понимал, что цель «Dialogo» – доказать истинность коперниканской теории, и потому, принимая во внимание как теологические аргументы против коперниканства, так и взгляды и настроение верховного понтифика, настаивал, чтобы о гелиоцентризме говорилось лишь как о математической гипотезе, но не как о физической истине. Именно такая цель – «гипотетизировать» коперниканскую теорию – была поставлена перед Галилеем и Висконти, когда они вместе вносили в рукопись «Dialogo» соответствующие исправления. Ни о каком переубеждении его святейшества и речи быть не могло. Риккарди, который хотел угодить и Галилею, и (еще больше) великому герцогу, и (еще более и, разумеется, прежде всего) Урбану VIII, выразил полное удовлетворение проделанной Галилеем и Висконти работой, но давать Imprimatur не торопился, он ждал личного распоряжения папы. И даже дав разрешение под давлением могущественных друзей и покровителей Галилея, не считал, как будет ясно из дальнейшего, что в диалоге Галилея с цензорами поставлена последняя точка. Отец Мостро действовал, как выразились биографы Галилея, «with diplomatic cunning» 742 , постоянно твердя, что еще немного исправлений (ничего серьезного, так, мелочи!), еще одна консультация со Святейшим (опять-таки, по предметам сугубо второстепенным, о фронтисписе, например), и книгу можно будет печатать.

742

Shea W.R., Artigas M. Galileo in Rome… P. 144.

Видимо, Риккарди понимал – ситуация с трактатом Галилея в действительности непростая, и не только потому, что тосканский автор защищал гелиоцентризм как физическую истину и какие бы изменения в его сочинение ни вносились, оно все равно останется манифестом новой, коперниканской астрономии. Хорошо информированный, но ограниченный в своих возможностях Риккарди ясно видел – в отличие от Галилея (и тосканского посла) – не только теологический, но и политический, а также личностно-психологический контексты вопроса о выдаче цензурного разрешения на печатание «Dialogo» 743 и, соответственно, более или менее отчетливо представлял себе последствия выхода книги в свет, если только ее публикация не будет санкционирована лично его святейшеством.

743

Об этих контекстах речь пойдет далее.