Упрямый Галилей
Шрифт:
Почитателем и защитником Галилея стал также Томмазо Кампанелла, личное отношение которого к тосканскому математику было исполнено бескорыстия и самого трогательного восхищения. Однако тут необходимо сделать важную оговорку: тосканец относился к автору «Citt`a del Sole» весьма прохладно. Кампанелла быстро и решительно сделал из сообщений Галилея ряд выводов (совершенно в духе Джордано Бруно), далеко выходивших за границы наблюдений и фактов. Прочитав в неаполитанской тюрьме «Звездный вестник», Кампанелла написал Галилею письмо, полное воодушевления и восхищения. Из установленного Галилеем сходства между строением поверхности Земли и Луны калабриец сделал вывод: обитаема не только Земля, но и Луна, а возможно, и другие планеты. Но от глубокого понимания новой астрономии Кампанелла был далек. Неаполитанский узник защищал Галилея, но не идеи последнего. И в «Апологии», и в письмах к Галилею Кампанелла говорит о гелиоцентризме как о возвращении к древней истине и знамении новой эры, используя язык, сильно напоминающий «La Сепа de lе ceneri (Вечеря в первый день Великого поста)» Джордано Бруно. «Эти новости о древних истинах, касающихся девяти миров, девяти звезд, девяти систем <…> суть начало нового века (Queste novit`a di verit`a antiche di novi mondi, nove stelle, novi sistemi <…> son principio di secol novo)», – заверяет Кампанелла Галилея в 1632 году 88 . Написанная в тюрьме и изданная во Франкфурте в 1622 году «Apologia pro Galileo» не стала апологией новой науки, в лучшем случае ее можно рассматривать как манифест в защиту libertas philosophandi. Обитатели кампанеллианского «Citt`a del Sole», философской общины, воздерживаются от окончательной оценки систем Птолемея и Коперника. «Они восхваляют Птолемея и восхищаются Коперником <…> но они говорят, что один производит расчет движений камешками, а другой – бобами, а ни тот, ни другой не рассчитываются настоящими деньгами и расплачиваются с миром счетными марками, а не чистой монетой. Поэтому сами они тщательно расследуют это дело, ибо это необходимо для познания устройства и строения мира и того, суждено
88
Campanella T. Lettere… P. 241.
89
Кампанелла Т. Город Солнца… С. 96.
2 апреля, накануне Пасхи, Галилей познакомился в Риме с кардиналом Маффео Барберини. Последний пришел в восторг от ума и эрудиции тосканского ученого и обещал всяческую помощь и поддержку.
Короче, все складывалось для Галилея как нельзя лучше: его открытия были признаны многими (хотя, конечно, не всеми) астрономами, он стал желанной фигурой при папском дворе, его слава росла и крепла. Галилея приглашают в качестве почетного гостя на различные банкеты и собрания, где присутствовали знаменитые художники, писатели, музыканты, артисты, философы, римские аристократы и высшее духовенство. Так, например, он был приглашен на собрание неформальной Accademia degli Ordinari, организованной кардиналом Джованни Баттиста Дети, племянником папы Климента VIII. Описывая позднее эту встречу, Галилей с сожалением упомянул, что сам он воздержался от участия в интересной для него дискуссии, поскольку попал туда впервые и опасался показаться слишком напористым и навязчивым, но тут же пообещал, что в будущем с ним такого не случится. И слово свое сдержал.
Рис. 1.3. Пьетро Факкетти. Портрет Ф. Чези. 1610 – 1612. Рим. Accademia Nazionale dei Lincei
В другой раз, 14 апреля 1611 года, Галилео присутствовал на банкете, специально устроенном в его честь Федерико Чези, князем Сан-Поло и Сант-Анджело (с 1613 года), герцогом Акваспарты и маркизом Монтичелли [рис. 1.3] 90 . Еще в 1603 году князь и трое его друзей основали так называемую Accademia dei Lincei 91 , которая центром своей деятельности сделала не гуманитарные штудии, но свободное исследование природы и математические вопросы 92 . При этом позиции «рысьеглазых» были откровенно антиаристотелевскими. На этом банкете, проходившем на вершине Яникула, самого высокого римского холма, в винограднике монсиньора Мальвазии, Галилей демонстрировал свою occhiale 93 , причем как в светлое время суток (что позволило присутствующим рассматривать окружающие дома и даже прочитать надпись на базилике Сан-Джованни-ин-Латерано [рис. 1.4]), так и после захода солнца 94 , когда можно было наблюдать ночное небо. Тогда же инструменту Галилея было присвоено то название, под которым он известен сегодня, – телескоп 95 . Нельзя сказать, что Галилей получил полную поддержку на этом собрании. Простояв у телескопа и проспорив в течение семи часов холодной апрельской ночью, гости разошлись, так и не придя к единому мнению.
90
См.: Olmi G. In essercitio universale di contemplatione e prattica: Federico Cesi e i Lincei… P. 169 – 236. Титулы синьора Чези звучат, конечно, красиво, но надо сказать, что большая часть его владений представляла собой просто небольшие деревеньки.
91
Слово linceo в итальянском означает «рысь» и «зоркий» (то есть зоркий как рысь), поэтому в отечественной литературе эту академию часто называют «академией рысьеглазых». Об этой академии кроме указанной выше статьи Джузеппе Ольми см. также: Biagioli M. Knowledge, Freedom, and Brothery Love: Homosociality and the Accademia dei Lincei; Freedberg D. The Eye of the Lynx Galileo, His Friends, and the Beginnings of Modern Natural History; Gabrieli G. Contributi alla storia della Accademia dei Lincei.
Поначалу, до 1609 года, деятельность Академии носила весьма ограниченный характер, но затем наметилось заметное оживление, и к 1625 году она имела отделения, большая часть которых находилась в Риме, Неаполе и Флоренции. Одна из особенностей Accademia dei Lincei состояла в том, что ее членами могли быть только мужчины и при этом для них исключались какие-либо интимные контакты с женщинами, поскольку «отвратительная зависимость от женщин» (Il carteggio linceo… P. 71) подрывает целомудренное мужское братство и наряду с ленью, погоней за богатством и выгодным патронатом, а также приверженностью к традиционной натурфилософии препятствует процессу познания мира, ибо вожделение делает человека несвободным. По словам Чези, «вместо подчинения [разуму], как это должно быть, тело узурпирует его авторитет и в результате длительной осады медленно захватывает мысли несведущего ума. В результате ум избегает любой деятельности и хорошая предрасположенность [к познанию мира] замещается сначала тягой к удовольствиям и праздности, а потом стремлением к роскоши и множеством пустых наслаждений, которых достаточно не только для того, чтобы подавить нашу природную склонность к поиску истины, но и для того, чтобы увести от этого поиска и разрушить даже самых пламенных из нас, когда мы уже находимся на полпути к знанию» (Cesi F. Dei natural desiderio di sapere et Institutione de’Lincei per adempimento di esso… P. 40). Чтобы сохранить природное желание познавать, «кому-то следует обеспечивать тело, так как хороший исследователь почти всегда помнит о нем лишь постольку, поскольку оно обеспечивает чувственное восприятие, необходимое разуму» (Ibid. P. 44 – 45). Чези считал Accademia dei Lincei именно таким заботливым и строгим смотрителем, «поскольку мы нуждаемся в хорошо организованном институте или армии философов (una militia filosofica) для подвига приобретения знаний, который является таким достойным, таким великим и столь подобающим мужчинам <…> была создана Академия или собрание Lincei» (Ibid. P. 53).
92
Создавая Академию, князь Чези, кроме всего прочего, надеялся определить свой новый статус в изменившемся социальном контексте. Он был свидетелем быстрого упадка старой римской аристократии, в том числе и его семейства, и понимал, что отныне, чтобы сохранить свое положение в обществе, придется участвовать «in the courtly rat race», конкурируя с агрессивными честолюбцами типа его друга Чамполи. И, конечно, Чези чувствовал себя крайне дискомфортно среди карьеристов и выскочек, окружавших, а подчас и занимавших престол Святого Петра (Biagioli M. Galileo, Courtier… P. 293).
93
Occhiale – букв. глазной. Другие названия: perspicullum, arundo optica.
94
Компания собралась небольшая, но довольно пестрая: выходцы из Германии Иоганн Шрек, студент Collegio Romano, в будущем миссионер в Китае, и врач Иоганн Фабер; Ян Эк из Голландии; Франческо Пиффери из Сиены, который в 1604 году опубликовал итальянский перевод «Sphaera» Клавиуса; Антонио Персио, математик и астроном-коперниканец; Джулио Чезаре Лагалла, римский философ-аристотелианец; Иоганнес Демизиани, математик кардинала Гонзаги.
95
Автором этого термина был либо Демизиани, либо сам Чези. См.: Rosen E. The Naming of the Telescope.
Рис. 1.4. Базилика Сан-Джиованни-ин-Латерано в Риме. Фото И.С. Дмитриева
Рис. 1.5. Современный вид здания, в котором проходили первые собрания Accademia dei Lincei (Рим, Via della Maschera d’Oro, 21). Фото И.С. Дмитриева
25 апреля 1611 года Галилей был принят в число членов Академии и с тех пор часто подписывался Galileo Galilei, Linceo [рис. 1.5]. Сам Чези увлекался ботаникой и не очень-то разбирался в физических, астрономических и математических науках – он вообще был скорее любителем науки, нежели ученым, но ему хватило ума и проницательности оценить талант и достижения Галилея 96 . Кроме того, Чези спустя два дня после памятного приема на Яникуле обнародовал Avviso 97 , которое начиналось с того, что в Рим прибыл математик Галилео Галилей, «коего великий герцог [Тосканы] назначил профессором в Пизе с жалованьем в 1000 флоринов» 98 , а заканчивалось сообщением о встрече синьора Галилея с отцом Клавиусом, что намекало на поддержку тосканского математика астрономами Общества Иисуса.
96
Между прочим, попасть в члены Академии было непросто. За восемь первых лет ее существования
97
Avvisi di Roma – букв. «Римские оповещения», прообраз современной газеты. С их помощью римлянам сообщались политические и прочие новости, а также слухи, ходившие по городу.
98
Documenti sul barocco in Roma… Vol. 2. P. 283. Как заметил Марио Бьяджоли, «размер жалованья имел общественную значимость (a public gesture). Если бы Медичи проявили скупость в отношении Галилея, то они тем самым автоматически умалили бы значение Медицейских звезд в общественном мнении. Жалованье Галилея – это не предмет динамики спроса и предложения, характерной для рыночной экономики, но скорее продукт экономики чести (the economy of honor), характерной для обмена статусными дарами (status-carrying gifts)» (Biagioli M. Galileo, Courtier… P. 37). 1 флорин (fiorino d’oro) был эквивалентен 3,54 г чистого золота.
Наконец, нельзя не упомянуть еще об одной встрече Галилея во время его пребывания в Риме. 22 апреля 1611 года ученый пишет своему другу Филиппо Сальвиати:
Не имея времени писать всем моим друзьям и покровителям каждому в отдельности, пишу Вам одному и считаю, что пишу всем.
Я здесь пользуюсь благорасположением многих здешних преосвященных господ кардиналов, прелатов и различных вельмож, которые пожелали ознакомиться с моими наблюдениями и остались вполне удовлетворенными, и в свою очередь я получаю удовольствие, осматривая собранные ими изумительные статуи, картины, а также украшения жилищ, дворцы, сады и т.п.
Рис. 1.6. Силла Лонги. Статуя Павла V в капелле Боргезе (капелла Паолина) римской базилики Санта-Мария-Маджоре. Фото И.С. Дмитриева
Сегодня утром я имел счастие целовать ногу его святейшества (папы Павла V. – И.Д.), будучи представлен ему <…> нашим посланником 99 , по словам которого, мне было оказано необыкновенное благоволение (straordinariamente favorito), так как блаженнейший отец не позволил мне, чтобы я произнес хоть одно слово на коленях 100 .
99
По мнению Фаваро, это был Джованни Никколини, но к этому времени в Рим прибыл новый посланник великого герцога, Пьеро Гвиччардини, который начал принимать дела от своего предшественника, поэтому трудно сказать точно, кто именно сопровождал Галилея на этой аудиенции.
100
Galileo Galilei. Le opere… Vol. XI. P. 89.
Здесь уместно сказать несколько слов о самом Павле V [рис. 1.6]. Он происходил из древнего тосканского (сиенского) рода Боргезе, известного с XII века. Члены этого семейства были главным образом юристами и дипломатами. В XVI веке, когда Сиена попала под власть Медичи, семейство переселилось в Рим. В 1605 году один из его членов – кардинал Камилло Боргезе – после бурного конклава неожиданно был избран папой.
Историки – особенно биографы Галилея, – как правило, говорят о Павле V мало хорошего, ссылаясь на характеристику верховного понтифика, данную тосканским послом в Риме Гвиччардини:
…Здешний князь (il Principe, то есть папа. – И.Д.) испытывает отвращение к свободным искусствам и ко всему интеллектуальному (et questi ingegni), не хочет даже слышать обо всех этих нововведениях и тонкостях, и каждый, кто желает быть у него в фаворе, должен изображать себя тупицей и невеждой 101 .
Современники отмечали скрытность и осторожность его святейшества, а также его педантичность, угрюмость, сухость, любовь к строгой дисциплине. По характеристике «the great unmasker» 102 Паоло Сарпи, Павел V «был осторожным с равными себе, высокомерным с подчиненными, неблагодарным по отношению к своим благодетелям и чрезвычайно любящим деньги» 103 . Из этих свидетельств Джорджо де Сантилана сделал вывод, что Павел V был человеком предубежденным и посредственным 104 . Однако вряд ли подобные оценки стопроцентно справедливы.
101
Galileo Galilei. Le opere… Vol. XII. P. 242.
102
См.: Burke P. The great unmasker: Paolo Sarpi, 1551 – 1613. Так назвал Сарпи английский поэт Д. Мильтон («Padre Paolo the great unmasker»): Milton J. Areopagitica: A Speech for the Liberty of Unlicensed Printing, to The Parliament of England // The Prose Works of John Milton… Vol. 1. P. 293.
103
Neue Briefe von Paolo Sarpi… S. 59.
104
«Павел V Боргезе не обладал открытым и восприимчивым умом, он вообще был человеком, умственно довольно ограниченным. Это был твердый и угрюмый администратор, канонист по образованию, с характером негибким и доктринерским. Он как-то сказал, что предпочел бы давать рабочим новые заказы, чем брать от ученых новые идеи» (Santillana G. de. The Crime of Galileo… P. 111). Что касается отечественной литературы, то в ней такие характеристики верховного понтифика, как «фанатик и мракобес», стали стандартными.
Во-первых, не следует забывать, что укрепление и распространение католической веры, усиление единства церкви, защита ее интересов (в том числе и материальных), а также борьба с ересями – все это входило в обязанности pontifex maximus. В ситуации же, сложившейся к началу XVII столетия в конфессионально и политически расколотой Европе, престол Святого Петра оказался далеко не самым уютным местом. Противостояние католиков и протестантов стремительно усиливалось, дело шло к войне европейского масштаба, которая и началась в 1618 году. Осложнились отношения Рима с Венецианской республикой 105 и с Англией 106 . Кроме того, хотя Генрих Наваррский и заявил, что «Париж стоит мессы (Paris vaut bien une messe)», тем не менее сопротивление Риму во Франции было довольно сильным и курии приходилось лавировать.
105
Конфликт с Венецией возник задолго до начала понтификата Павла V. Он имел как политико-экономические, так и теологические корни (см.: Лозинский С.Г. История папства… С. 275 – 281). Обострению отношений между Республикой и курией способствовал запрет венецианских властей отчуждать в пользу духовенства земли и строить культовые учреждения в Республике без разрешения ее сената. В ответ Рим устами и пером кардинала Беллармино заявил:
Дух направляет и укрощает тело, поэтому светской власти не дозволено возвышаться над духовной, так же как распоряжаться ею или подавлять ее, что было бы равносильно мятежу и языческой тирании. Священнику надлежит судить императора, а не императору священника, ибо абсурдно утверждать, что овца направляет пастуха.
Тогда видный венецианский политический и религиозный деятель, а также друг Галилея Паоло Сарпи, опираясь на французскую доктрину королевской власти, заявил, что светская власть имеет такое же божественное происхождение, как и папская. В ответ Павел V отлучил от церкви все высшие органы Венецианской республики, от дожа до государственных консультантов, и наложил на Республику интердикт. Однако власти Венеции не дрогнули. Они получили поддержку части местного духовенства, а иезуиты, капуцины и театинцы вынуждены были переселиться в Папскую область. Дело чуть было не дошло до полномасштабных военных действий, которые, однако, были приостановлены вмешательством Франции. Начались переговоры, в ходе которых обе стороны пошли на уступки. Курия настаивала на возврате в Республику иезуитов, но дож Венеции Лудовико Донато твердо стоял на своем: он не потерпит присутствия на территории своего государства ни одного иезуита.
106
После провала Порохового заговора король Яков I и парламент постановили ввести особую присягу на верность монарху (Oath of Allegiance) для каждого англичанина независимо от его вероисповедания. Павел V запретил английским католикам приносить такую присягу. Как и в случае с Венецианской республикой, конфликт разгорался вокруг вопроса о соотношении статусов светской и папской власти. Когда же Яков I изъявил готовность признать папу главою церкви, но при условии отказа Святого престола от претензий на низложение королей, Павел V заявил, что он не может отказаться от своих прав руководить светской властью, не впадая при этом в ересь.
Можно, конечно, порицать Павла V за те или иные действия – в частности, за непомерные претензии на светскую власть, – но нельзя не принимать во внимание, что верховный понтифик действовал по стандартам своего времени, не хуже и не лучше других правителей. Он отстаивал интересы Папского государства и католической церкви точно так же, как светские власти отстаивали свои интересы и интересы своих государств в эпоху глубокого изменения соотношения политических сил в Европе, в эпоху формирования национальных государств. В этом контексте вполне естественной представляется поддержка Павлом V миссионерской деятельности католиков (в первую очередь из числа иезуитов) в Азии и в Новом Свете 107 . В 1613 году в Риме была открыта специальная школа для подготовки миссионеров.
107
Кстати, он разрешил принявшим христианство китайцам проводить службу на их родном языке.