Ураган
Шрифт:
— Почему ж ты ничего не сказал? — спросил его подошедший Сяо Сян.
— Что ж говорить? И без меня уж там достаточно наговорили…
— А как по-твоему, с каким умыслом Ли Чжэнь-цзян ударил Хань Лао-лю?
Старик Сунь прищурил глаз и ухмыльнулся:
— Раз борешься со злодеем, как же его не бить?
— Ты думаешь, это он всерьез?
— Кто их там разберет? Они люди свои: один — хозяин, другой — компаньон, а «Историю троецарствования» оба наизусть знают. Если посчитать это за удар, то выходит, вроде как Чжоу Юй бьет
Сяо Сян прошел в первые ряды. Посоветовавшись с членами бригады, он подозвал Го Цюань-хая, Чжао Юй-линя и Бай Юй-шаня.
— Собрание на этом закончим, — объявил крестьянам Го Цюань-хай. — Погода сегодня хорошая, люди торопятся убирать пшеницу. Как же все-таки поступим с Хань Лао-лю? Вносите предложения.
Кругом зашумели.
— Посади его, потом будем разговаривать!
— Нет, нет! Пусть лучше кто-нибудь из его семьи принесет сто тысяч и уплатит штраф!
— И поручителя представит! — раздались голоса.
— А как все на это смотрят? — снова спросил Го Цюань-хай.
— Ладно, будут деньги и поручитель — отпустим помещика! — крикнул кто-то.
Остальные не возражали: людям хотелось скорее разойтись по своим делам.
— Старина Тянь, а ты как смотришь? — обратился Го Цюань-хай к Тяню.
Тот опустил голову и ничего не ответил.
— Так как же, старина?
Старик вытер рукавом нотный лоб и глухо ответил:
— Что же я скажу… у меня больше ничего нет. Как порешили, так пусть и будет.
XIII
Еще до обеда управляющий поместьем Хань Лао-лю внес сто тысяч штрафу, а Добряк Ду и Тан Загребала выступили поручителями.
Хань Лао-лю опять отпустили.
Деревенские активисты были озадачены и разочарованы. Когда они шли на собрание, сомневались в своей победе, а когда расходились, окончательно в ней разуверились. Все с тревогой спрашивали друг друга и самих себя: «Что же будет дальше?»
Люди были так взвинчены, что швыряли все, что попадалось под руку, нещадно били скотину и ссорились из-за пустяков. Некоторые не пошли в поле, завалились на каны и молча глядели в потолок.
Возчик Сунь чувствовал себя посрамленным. Уходя на собрание, он тоном, не терпящим возражений, заявил старухе, что на этот раз он и начальник Сяо наверняка покончат с помещиком… Домой возчика не тянуло: старуха опять станет посмеиваться и еще скажет по своему неразумию что-нибудь совсем обидное. Поэтому старик пошел в бригаду и без обиняков заявил:
— Ты меня уволь, начальник Сяо. Не могу я больше служить в активистах. Чин у активиста совсем маленький, а расстраиваешься прямо не по-человечески.
— Активист, — спокойно пояснил ему Сяо Сян, — не чиновник, а передовой человек, который ведет за собой других, смело действует и мужественно отвечает за свои поступки. Если не хочешь быть таким передовым человеком — дело твое, старина Сунь. Никакого отказа
— Я, начальник Сяо, не про то: приходить или не приходить. Уж раз пошел с вами, не стану же теперь на полпути скидывать туфли и упираться. Только неладно у нас с тобой получилось. Что теперь будем делать?..
Начальник бригады постарался его успокоить и просил помочь:
— Обойди соседей, старина Сунь, побеседуй да растолкуй им как следует, что помещичья сила существует на свете много веков и за полдня ее, конечно, не уничтожишь. Чтобы разрушить эту силу, надо всем подняться на борьбу.
Лю Шэя был раздосадован не меньше старика Суня, но, взяв себя в руки, молчал. Он сидел на столе у окна и в десятый раз перечитывал какой-то роман.
Сяо Ван, убежденный, что помещика давно пора прикончить, предложил начальнику бригады:
— Сходи поговори с Чжао Юй-линем. Как он там думает: будем выводить Хань Лао-лю в расход? Или, может быть, на семена оставим?
Сяо Сян отрицательно покачал головой:
— Нельзя считаться с мнением только отдельных активистов. Надо, чтобы массы сказали свое слово. Надо их воодушевить на это. Чем шире развернем мы среди них движение, тем будет лучше. В борьбе за власть следует привлекать как можно больше народу. Недаром говорится, что сотня простых людей стоит одного гениального Хань Синя [19] .
19
Хань Синь — китайский полководец II века до н. э. (Прим. перев.)
Сяо Ван, хотя сердце его и противилось освобождению Хань Лао-лю, на этот раз спорить не стал.
Начальник бригады тоже был расстроен. Наблюдая за крестьянами, когда они уходили с собрания, он видел на лицах смятение, безнадежность, неверие в свои силы. Но он никогда не отчаивался, был человеком настойчивым, привык добиваться решения самых трудных вопросов. Сяо Сян не терпел ни пустой болтовни, ни фантазерства, не любил он напрасной траты времени.
После ухода возчика он созвал короткое совещание членов бригады и, подытожив опыт работы последних дней, заявил:
— В дальнейшем такие собрания приобретут более ожесточенный характер. Нам следует быть внимательными и осторожными и в то же время как можно шире развертывать разъяснительную работу, тщательнее изучать положение в деревне, зорко следить за деятельностью врагов народа. Ты, Лю Шэн, отложи пока свою книжку в сторону и пойди разузнай, что поделывает Ли Чжэнь-цзян. А ты, Сяо Ван, не ворчи! Отправляйся лучше к Чжао Юй-линю. А я пойду к старику Тяню. Он кое-чего не досказал. Нужно заставить его выложить все, чтобы использовать этот материал против Хань Лао-лю. Будем заниматься каждый своим делом.