Урфин Джюс. Черная книга Гингемы
Шрифт:
Снова гул одобрения прокатился по площади.
– И чтобы доказать вам искренность моих намерений, – Урфин повысил голос, – я объявляю свою волю! Первое: Страшила, чье великодушие вы все цените, остается здесь, во дворце. Он будет моей правой рукой, моим первым советником!
Толпа ахнула. Страшилу оставляют? Да еще и первым советником?
– Второе: великие волшебницы Виллина и Стелла, чья магия вновь обрела силу, остаются полновластными правительницами в своих землях, моими доверенными представителями! Я надеюсь на их мудрость и поддержку!
Снова волна удивления и одобрения.
– Сам же я, помимо неотложных
На несколько секунд на площади воцарилась полная тишина. Люди смотрели друг на друга, на балкон, пытаясь осознать услышанное. Этот угрюмый столяр, еще недавно казавшийся воплощением злобы и зависти, говорит о науках? Оставляет у власти Страшилу, Виллину, Стеллу? Извиняется? Просит доверия?
И вдруг тишина взорвалась. Это был уже не просто радостный крик облегчения. Это был оглушительный рев восторга, обожания, абсолютного доверия.
– Да здравствует Урфин Мудрый!
– Слава нашему спасителю и правителю!
– Великий волшебник!
Крики неслись со всех сторон, шапки снова летели в воздух, люди обнимались, смеялись и плакали одновременно.
Урфин Джюс стоял на балконе, глядя на ликующую толпу, и небрежно махал рукой. На его лице впервые за долгие годы появилось нечто похожее на улыбку. Холодную, расчетливую, но улыбку. Где-то в тени, на карнизе дворца, невидимый для толпы, сидел Гуамоколатокинт. Он не улыбался. Он просто смотрел своими древними желтыми глазами, и в их глубине отражался далекий, холодный свет звезд. Все шло по плану. Даже лучше, чем по плану.
Глава 10. Филины-исследователи
Пока Волшебная страна, стряхнув с себя липкий ужас, предавалась радости и славила своего нового, неожиданно мудрого правителя, на другом конце мира, в пыльных степях Канзаса, велась своя, невидимая битва. Кагги-Карр, измученная долгим перелетом и неделями бесплодных поисков, упорно продолжала свое дело. Чужой мир без магии был враждебен и непонятен.
Птицы здесь не говорили, люди не понимали ее отчаянного карканья, а мальчишки то и дело норовили запустить камнем. Но память о друзьях, оставленных в беде, и мрачный рисунок, привязанный к лапке, гнали ее вперед. Подслушивая обрывки разговоров у фермерских домов, прячась на чердаках и в амбарах, она медленно, по крупицам собирала информацию, пытаясь найти ту самую девочку Элли, последнюю надежду Волшебной страны.
А в Изумрудном городе, в тишине дворцовых покоев, Урфин Джюс снова погрузился в изучение черной книги Гингемы. Внешне он играл роль мудрого и заботливого правителя: принимал просителей, издавал разумные указы (часто подсказанные тем же Страшилой, которого он демонстративно держал рядом), интересовался науками. Но едва оставаясь один, он жадно склонялся над древним фолиантом. Обостренный ум, дар Виллины, теперь позволял ему проникать глубже в паутину нечестивых символов.
Он начал расшифровывать целые абзацы, описывающие ритуалы вызова теней, формулы подчинения слабой воли, способы черпать силу из страха и отчаяния других. Видение первозданного ужаса, открывшееся ему в мастерской, больше не парализовало его – оно стало путеводной звездой, обещанием
Однажды вечером, когда Урфин, отложив книгу, устало протирал глаза, в окно бесшумно влетел его приятель филин.
– Ну что, повелитель Вселенной, доволен ли ты своей паствой? – проскрипел он, усаживаясь на спинку трона и начиная чистить перья.
– Дела идут неплохо, – нехотя признал Урфин. – Народ ликует, Страшила послушен, волшебницы не смеют перечить. Страх ушел, и они благодарны мне за это.
– О да, благодарны, – филин издал свой сухой, похожий на кашель смешок. – Благодарны и глупы. Знаешь ли ты, Урфин, что по всей твоей… Империи, – он произнес это слово с едва заметной насмешкой, – пошла мода на тебя? Мужчины стригутся «под Урфина», женщины вышивают твой суровый профиль на подушках. Но самое забавное – они украшают свои дома… Камнями Эха!
– Что?! – Джюс впал в недоумение. – Этими камнями? Зачем?
– А кто их знает? – Гуамоколатокинт равнодушно пожал крыльями (насколько это возможно для филина). – Нашли их у тебя в деревне, решили, что это – знак твоей силы, оберег. Теперь тащат их отовсюду, где находят, вставляют в стены, кладут на подоконники… Смех, да и только! Так они их все растащат с мест силы! Урфин нахмурился, но филин тут же добавил:
– Ну, тем лучше, Урфин, тем лучше! Пусть растаскивают! Чем больше этих камней разбросано по стране, чем плотнее сеть, тем шире охват твоей… нашей психической энергии. Даже без точного расположения, само их присутствие повсюду создает фон, поле, которое облегчит тебе влияние, если… или когда… оно снова понадобится.
Урфин задумался. Действительно, в этом был смысл. Чем больше резонаторов, тем сильнее сигнал.
– А знаешь, – продолжил Гуамоко, словно его только что осенило, – раз уж они так полюбили эти камни, почему бы не использовать их здесь, во дворце? Вмонтировать их прямо в стены, в пол, в потолок. Создать здесь, в сердце твоей власти, мощнейший узел силы! Я повторюсь, когда камней много, очень много, их точное расположение уже не так критично для создания общего поля. Главное – концентрация.
Урфин с жадностью ухватился за эту мысль. Дворец – его крепость, его центр силы, усиленный Камнями Эха!
– Отличная идея, Гуамоко! Ты, как всегда, мудр! Распоряжусь немедленно! Каменщикам и Мигунам найдется работа. Спасибо тебе, филин!
Он посмотрел на птицу с непривычной теплотой.
– Ты... ты столько сделал для меня. Направил к Виллине, помог понять истинную ценность камней, открыл глаза на… на многое. Я никогда этого не забуду. Что я могу сделать для тебя в ответ? Проси чего хочешь!
Гуамоколатокинт на мгновение замер, склонив голову набок. Его желтые глаза в полумраке зала блеснули мертвенным светом. Он словно взвешивал что-то на невидимых весах.
– Благодарность правителя – лучшая награда для верного советника, – проскрипел он с неожиданной почтительностью. – Но раз ты спрашиваешь… есть одна вещь. Знания, которыми я делюсь с тобой, не возникли из ниоткуда. Они – плод долгих веков наблюдений, размышлений, потерь… Нашему птичьему народу, тем, кто несет бремя древней мудрости, они дались нелегко. И мы бы хотели… приумножить их. Сохранить то, что еще можно сохранить в этом мире, прежде чем… – он осекся. – Прежде чем оно исчезнет.