Уриель Акоста

Гуцков Карл

(Уходит.)

Иохаи радостно следует за ним.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Манассе и гости спускаются по ступеням террасы.

Манассе

В чем дело, Симон? Рабби Сантос здесь?

Уриель (входит с Юдифью)

Они пришли!..

Юдифь

Что из того! Смелей! Взгляните, где де-Сильва.

Музыка смолкает.

Музыканты! Жестоких душ посредники, зачем Замолкли

вы? Иль ветер ненароком Вам ноты разбросал?

Уриель

Смотри ж, Юдифь! С сойфферами в руках идут раввины.

Раздаются звуки сойфферов, все в испуге поворачиваются к террасе.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Рабби Сантос, в сопровождении четырех раввинов, которые трубят в сойфферы, появляется на террасе. Позднее — Иохаи и де-Сильва.

Манассе

(после того, как умолкают звуки сойфферов)

Предвестники проклятья! У меня! В блаженной тишине моей…

Сантос

(торжественным голосом)

Привет вам Сойфферы шлют. О, вспомните тот день, Когда готовил в жертву Саваофу Свое родное чадо Авраам, Всевышний рек ему: «Иди немедля И овна, что в кустах невдалеке Запутался беспомощно рогами, Мне в жертву вместо сына принеси». И Авраам разрезал путы сына И в жертву Адонаю тварь принес. Пусть отойдет, кто верен Адонаю! Из лона Авраамова господь Не жаждет жертв. Акоста! Ты — останься!

Все покидают Акосту, Юдифь медлит.

Сантос

Дочь Вандерстратена, что ж медлишь ты? Иль Аданаи не верна ты больше?

Юдифь медленно отходит и присоединяется к остальным.

Уриель (в сторону)

Как? И она? Безумье, как магнит!

(Сантосу.)

Себя воображаешь на Синае? Иль Моисей тебя послом избрал? Кто дал тебе господство надо мной?

Сантос

Коль ты — еврей, то знаешь сам — господь.

Иохаи (выступая вперед)

Что здесь произошло? Как? Рабби Сантос, Накликать хочешь ты беду на нас? Дал право Амстердам синедриону Чинить свой суд по правилам святым Законов наших только — над евреем. Бесспорно это! Но Акоста сам — Христианин…

Все

Христианин?

Юдифь

О, боже!

Иохаи

Его Проклясть? Над ним невластны вы!

Юдифь

Что для него спасенье — то мне смерть.

Сантос

Уста молчат, коль он христианин (благословляя остальных) Храни, господь, потомков Авраама.

Акоста

Кто утверждает это?

Иохаи

Твой отец Со всей семьею некогда отрекся От веры предков, и еще нигде Официальным актом не заявлен Ваш переход к Иакова сынам. Христианин вы. Право, честь большая Для нас, рабов, что вы у нас в гостях.

Манассе

Прошу

простить, христианин Акоста, Что следуем мы в трапезе своей Законам иудейского народа.

Уриель

Христианином стал? Вы черный ход Фальшивого участия хотите Открыть для бегства моего, глумясь? Я в юности был окрещен насильно. Нет! Не монах нас обратил к Христу— Отца и мать, сестру мою и братьев. Не золотом и не легендой нас, Трепещущих от страха, соблазнили — Святейшей инквизиции слуга, Палач, нам крестным был отцом. Внемлите! Семь долгих лет насилия и мук Огни костров ужасных освещали Нам, детям, к школе христианской путь. И если страх — источник чистой веры, Святыми христианами тогда Мы были все! О, слабости привычки! Вся пышность риз, величье алтаря И золотых кадил благоуханье, Ученье в школе христианских догм, — Все это вместе для меня, ребенка, Пленительней казалось, чем Талмуд. Чем стал теперь — обязан христианству! Я в просвещенья свежую волну Смог окунуться с головой, ныряя. Свободным был! И целый мир тогда Принадлежал мне — воздух и природа, И свет и солнечных лучей тепло. Я мог любить все то, что все любили, Того бояться, что внушает страх Не только мне, но всем. Сказать ли это? биенье пульса величавых дел, Истории дыханье грозовое В своей крови я ощущал тогда. Как португальцы все, имел я также Отечество; на родине своей Я обладал гражданскими правами. Но день настал, и вот моя семья Сюда переселилась в Нидерланды. Здесь, получив свободу, наконец, Клеймо крещенья каждый смыть стремился. Мы все к Израилю вернулись вновь — Пример отца служил примером детям. Но как же, будучи подростком, я Поддаться смог всеобщему влеченью? Желал ли я в своей душе тогда Столь ласковое имя «Габриеля» Суровым «Уриелем» заменить? То — мне невнятно, но скажу открыто: Хотел всегда в потоке жизни плыть. И почему так поступил? Не знаю. Ответить вам на это не берусь! Зачем Иосиф, проданный в Египет, Увидев братьев — продавцов своих, — Заплакал радостно? И в чем причина Того, что ветошь веры и тряпье Обычаев, что принесли с Востока, Роднит доныне словно братьев нас, Когда мы только по названью братья? Одна лишь честь гнилой союз крепит, И вашим быть — мне честь повелевает! Вас терпят в Амстердаме, за людей Считают вас, а вы, как дичь лесная, Трепещете при виде христиан. При каждом подозрении бежите. Как дети Агасфера, вы должны Скитаться и скитаться и скитаться… О, да! Я мог бы, как христианин, Всю сладость отдыха вкусить отныне, А вы как встарь блуждаете в пыли… Но с тем, кто страждет, я хочу страдать! Я — иудей! Так где ж проклятья ваши?

Сантос

Коль вы еврей, чтоб только издеваться — То лучше б вы остались Габриелем! Твой гнусный труд мы обрекли огню, Тебя, Акоста, — вечному изгнанью. Твоя молитва никнет в пустоте! Зловонная чума — твое дыханье, Струит отраву каждый мерзкий взгляд, Уродами твои да будут дети — Носители проклятья твоего! Пусть только враг тебе откроет двери, И да найдешь ты в час твоей болезни В стакане каждом, в каждой склянке яд; Когда ж тебе предстанет ангел смерти, — Умри в пути, как шелудивый пес.