Урод
Шрифт:
— Элюнь, а что случилось? — Ее встретила Женя. — Почему ты так рано? Ого, ты запаслась!
Подруга приняла у нее из рук пакет с конфетами, печеньем, тортом и прочими сладостями.
— Руки даже дрожат, так хочу сладкого, — пожаловалась Элина, открывая на ходу пакет и закусывая свое нервное расстройство шоколадным зефиром. — Господи, как вкусно…
— Эм… Эля…
— Что, Жень? Рот в шоколаде?
— Кое-что похуже… — Женя не знала, как бы так срубить правду-матку, чтобы щепки не попали ей же в лицо. — Я понимаю, у тебя сложная ситуация в жизни…
—
Интересно, кто-нибудь когда-нибудь задумывался о том, что наркотики имеют самую разную форму? Порошок, инъекция, водка, шоколадная конфета. У врага много лиц, и некоторые из них иногда улыбаются, как лучший друг.
— Эль, Эль, ну хватит. Зефиры уже кончаются. Дождись хоть чаю.
— Запивать еду вредно.
— Ага. А жрать кило зефира в один присест нет?
Элина плюхнулась на стул и с обидой посмотрела на Женю. Обычно все Женины замечания имеют под собой вполне разумную основу.
— Что ты хотела этим сказать, Жень?
— Эль, ты знаешь, что я не умею врать.
— Ну!
— Ты днями ешь то сладости, то какие-нибудь чипсы. Вон на лице прыщи высыпали, талия поплыла! Эль, ну мозги-то включи, один желудок не сдюжит.
Элина поперхнулась. Она медленно встала и дошла до зеркала в коридоре. Точно… Тональнику теперь работы прибавилось: шрам и гнойные прыщики на лице. А ведь у нее никогда особо не было прыщей. И талия… Элина вздохнула, оглядывая себя. Расползлась она, как коровушка.
— Да-а, Жень, все плохо. И на работе проблемы.
— Какие?
Женя поравнялась с Элиной. Наверное, не очень тактично с ее стороны сказать подруге прямым текстом о том, что она располнела, но Женя знала Элину лучше, чем свои пять пальцев. Начнется у нее потом новая депрессия. Кому это нужно? Лучше сразу отрезать эту гноящуюся конечность, пока заражение не пошло дальше.
— Мальчик сегодня умер во время операции. Онкология. А я… Я блевала, как какая-то дура над раковиной, тряслась вся, чуть ли не плакала. А еще пришел анализ на ВИЧ. Отрицательный.
— С ВИЧ все понятно. А с операцией нет. Ну все равно, не переживай. — Женя обняла ее. — Это нервы. У тебя нервное истощение.
— Да, только при нем все худеют до костей, а я жирею до свинячьих складок.
— Ой, заканчивай, Эля. Одна операция не в счет. Все будет хорошо.
Элина качнула головой. Все не так просто.
— Нет, Жень, я не могу даже описать, что я чувствовала. Эта кровь… — Она съежилась. — Фу, сейчас опять вырвет. Но кровь-то я видела сотню на раз! На «скорой» я и гной повидала, и кучу всего прочего. А тут…
— Эля, не накручивай. Просто не накручивай. Идем пить чай. Не закусывая, — подняла указательный палец в воздух и рассмеялась Женя.
Элина положила голову ей на плечо, и Женя увела ее на кухню. Пора брать себя в руки. Снова. Только теперь объемы ее тела стали больше, а значит, держать их будет труднее…
Глава двадцать шестая
Обстоятельства
Эдит Уортон «В доме веселья»
— И на следующей странице подпись, — указал юрист, и Алекс перевернул страницу договора.
Он уже устал расписываться на этих листах, мелкий шрифт и суммы, прописанные там, резали глаза. Не верится, что сейчас он продает все, что когда-то приносило ему стабильный доход. Продает, чтобы вырученные деньги навсегда отдать.
— Деньги поступят на ваш счет в ближайшие рабочие дни.
— Ясно, — безучастно пожал плечами мужчина и вышел из этой конторы.
Алекс брел по улице, чувствуя себя уже даже не потерянным — выкинутым, забытым, никому не нужным. Вновь. Только теперь не просто папа дома не ночевал, теперь у него не осталось друзей, родных, знакомых…
— Черт возьми, никого, — изумленно прошептал он и остановился у ларька с фаст-фудом. — Кофе за девяносто и сэндвич.
Пока продавец, а по совместительству еще и повар в этом гастрономическом закутке холестерина и тромбов разогревал явно не первой свежести бутерброд и заваривал дешевый пакетный кофе, который выдавал с наценкой, Алекс обводил глазами сквер. Он стал таким голодным до впечатлений. Голуби со своими заводными головками клевали семечки, что разбрасывала по асфальту старушка. Самокаты и велосипеды мчали резвящихся детей вдоль улочек, взметая в воздух недовольные возгласы прохожих, чьи сумки и пакеты задевали шалуны. И он… с дешевым кофе, от которого даже картонный стаканчик мутило, и сэндвичем с ветчиной, которая вряд ли знает что-то о свинье вообще.
Прижимая к себе свое скромное богатство, Алекс уединился на свободной скамейке. На глаза упали очки, чтобы скрыть стыд за свой ланч. Он откусил от сэндвича и понял, что не только мясо в нем было пластилиновым, но и даже хлеб.
— Вот твой уровень, — пробормотал он, отпивая растворенную в проточной воде гуашь. — Еда, которую ты заслуживаешь.
Желудок больше не был изысканным кулинарным критиком. Отныне он, сняв с себя аристократическую салфетку, нацепил лишь жалостливую мину. Супы быстрого приготовления, замороженные блинчики с начинкой из лучше не знать чего, колбаса из самой слабой и тощей коровы, бургеры и картошка фри. Его желудок из ценителя превратился в едока.
Стаканчик от кофе приземлился точно в урну, набивая шишку на свой картонной пятой точке. Жирная бумага, в которую был нежно запихнут сэндвич, свалилась на своего товарища, измазывая его кетчупом и майонезом. Алекс хмыкнул, смотря на это уничижительное состояние оберток, и подумал, что он и его гордость очень похожи на них сейчас.
— Вик, привет! — Он набрал ее, чтобы обрадовать. — Ну что, с больницей все утрясено? Ты готова?
— Привет! Ты серьезно?
Ее надежда робко высунула голову из кирпичного панциря безысходности, в котором не было окон и дверей. Неужто и вправду есть шанс?