Уроки ирокезского
Шрифт:
Забавно, Ивана Францевича на должность губернатора еще в десятом году назначил Николай. До того Кошко лет семь работал в Новгородской губернии, дослужился до вице-губернатора, а когда пензенский губернатор Хвостов внезапно оставил земную юдоль, Николай без моего участия (и даже не сообщив мне о назначении) указом поставил в Пензу Ивана Францевича. Все же бывший царь "руководящий состав" страны представлял неплохо, и специально вредить своей собственной стране не желал – но тут получилось особенно хорошо. И у Машки с этим господином "сотрудничество" вышло самым продуктивным хотя бы потому, что Кошко особенно заботился о развитии именно "местных производств и ремесел". А под это дело он и народное образование весьма тщательно опекал, так что для нового часового завода и кадры подобрать оказалось не очень сложно. Конечно все равно поначалу рабочие
В общем, завод заработал на полную мощность в начале семнадцатого года. А уже с августа отправлял в разные страны по десять тысяч женских часиков в месяц. Уникальных часиков: швейцарские "наручные" часы нынче выпускались в калибрах сорок восемь или (чаще) пятьдесят четыре миллиметра, так что цена за Машкины от семидесяти до сотни долларов (в зависимости от корпуса и браслета – или цепочки, если часы делались как кулон) покупателя не пугала. А часы с сапфировым стеклом и за три сотни уходили влет, так что только с часов Машка выручала около миллиона долларов в месяц. Правда, за рубеж она продавала и по несколько тысяч уже "мужских" часов в тридцатидвухмиллиметровом калибре, но все же такие в основном дома продавались, что обеспечивало зарплату новым "кооператорам" на этапе строительства заводов. А через океан (правда, через Тихий) на этот миллион Машка все же везла медь – от Никиты везла. Не на весь миллион, но уж на половину – точно.
В Англию дочь наша (в обмен на станки) поставляла главным образом иную продукцию. Довольно хорошо там продавались стеклянные изоляторы (все же почти втрое дешевле фарфоровых), те же очки, посуду фаянсовую, кое-какие продукты – выручка была небольшой, но и станков она закупала все же немного. Общий оборот у нее в торговле с островитянами колебался в районе десятка тысяч фунтов ("золотых", то есть довоенных) в месяц, но если механический молот без машины обходится в полста фунтов, то и это очень неплохо.
А насчет меди… Машка, рассказывая мне про самоваростроение, слегка, скажем, слукавила. Не то чтобы она специально наврала, просто, вероятно, не стала загружать меня "незначительными деталями". Ведь медь – это не только самовары, но и провода, которые можно использовать весьма разнообразно. Например, запихнуть их в генераторы – и завод в Таммерфорсе утроил выпуск "малых электростанций заводской готовности". Не сразу, конечно, шведы почти год делали новые станки – но к середине восемнадцатого года с завода выходило по одной мегаваттной машине в неделю. Правда, десяток таких электростанций ребятам предстояло отдать в счет полученного от шведов кредита, но оно того стоило.
Хорошо быть победителем в войне, причем богатым победителем: кредиты дают с удовольствием, к тому же буквально под "честное слово". То есть шведы дали кредит все же под гарантию "дочери канцлера", причем подтвержденную Госбанком, и дали его под семь процентов годовых, а возвращать его предстояло с выручки от продажи электростанций шведским же властям. Вдобавок чтобы получить заказы от этих "властей", цену пришлось поставить ниже себестоимости – но кредит Машка вернет за пару месяцев, а завод – он и дальше работать будет. И финские электростанции помогут работе заводов не только в Финляндии.
В деревеньке Шатур (причем, что меня удивило, в названии ударение ставилось на первый слог) "местная промышленность" за неполный год воздвигла целый комбинат. Который так и назывался "Шатурский Комбинат" – просто потому, что назвать его "более предметно" и я бы затруднился. Местный торф использовался в гидролизных реакторах для получения спирта, из него тут же делался каучук, который опять же на самом комбинате шел на изготовление всяческих "резинотехнических изделий". Например, шин для детских велосипедов – которые, в свою очередь, стали выпускаться на десятке "местпромовских" заводов в разных городах России. Или резиновых сапог, или просто подошв для обуви – которую шили другие (и довольно многочисленные) обувные "фабрики". Довольно полезным "отходом" гидролизного производства был строительный гипс, а торф (точнее, уже его отходы) после гидролиза шел в пиролизные печи, и то, что из них выходило, оправлялось на производство очень многого чего. Машка тогда не просто так четыре часа с Камиллой по телефону трепалась: в результате "трепа" на Комбинате начался выпуск полиэтилена (причем – "высокого давления"), полиэтилентерефталата, акрила и акрилонитрила – и главным образом не
Поскольку на Комбинате одновременно работало более трех тысяч человек, а работа там была трехсменная, деревня за неполный год стала городом с населением около двадцати пяти тысяч – практически сравнявшись с Егорьевском, откуда (по выстроенной двадцатипятикилометровой узкоколейке) "электричками" на работу тоже ездило около трех тысяч человек каждый день. В самом Егорьевске более полутора сотен человек работали на железнодорожной станции, занимаясь перегрузкой сырья и продукции Комбината с "нормальных" вагонов на узкоколейные и обратно. Что-то мне подсказывало, что город оказался "не в том месте" – но Комбинат выдавал очень много чего полезного… а дорогу на нормальную колею при случае и переложить можно. Нужно, вот только денег нет. Пока нет. У меня нет, а сам Комбинат Камилла "на свои" выстроила: стиральные порошки пользовались большим спросом – и в Европе, и в Америке. А в последнее время – и в Англии: без пальмового масла мыло, оказывается, британцам делать почти не из чего стало, поскольку весь "свой жир" англичане попросту съедают…
Да, практически все "внеплановое" производство – то есть почти все, что строилось под вывеской Местпрома – оснащалось зарубежными станками и оборудованием. Просто потому, что пока у меня на своё денег не было.
Но именно "пока": "местпромовская" продукция очень быстро росла и в объемах, и "в номенклатуре", и мне оставалось лишь удивляться, с какой скоростью "товары народного потребления" заполняют полки магазинов. Но лично меня больше всего радовало, что Машкин "местпром" за год обеспечил работой больше четырех миллионов человек. Потому что образовавшееся "изобилие" в магазинах очень даже, как оказалось, стимулировало народ трудиться еще лучше – ну чтобы перенести изобилие из магазинов в свои квартиры.
Да, до "времен изобилия товаров" в магазинах моего детства было еще довольно далеко, но когда в семье покупка новой кружки является небольшим праздником… Кстати, как раз с кружками стало чуть ли не лучше, чем в моем детстве: мелких "фаянсовых" предприятий дочь наша учредила как бы не пару сотен, и, хотя каждое выпускало лишь три-четыре наименования товара, любой хозмаг всегда имел в наличии несколько дюжин разных чашек и кружек, пару дюжин разных тарелок… оказалось, что бабушкин "свадебный" чайный сервиз выпускался еще Гарднером, и сейчас, выпускаемый уже Кузнецовым, так же считался чуть ли не главным подарком на свадьбу. Конечно, у людей состоятельных: фарфор – штука, которая дешевой быть не может, и "полный" сервиз на шесть персон с чайником, сахарницей, молочником и конфетницей стоил (в зависимости рисунка и заметности "мелких дефектов") от тридцати рублей и до семидесяти пяти-восьмидесяти, а в "золотом" исполнении – чуть меньше двухсот рублей. Но вот только "почти такой же" сервиз на шесть персон с Кыштымской фабрики даже "в золоте" стоил всего-то двенадцать-пятнадцать рублей, а без "золота" (где нитрид титана не обрамлял красную, зеленую или синюю роспись) – девять рублей (или шесть, но за "второй сорт"). Да, чашки были раза в два потолще, "роспись" наносилась переводными картинками, "позолота" не очень четко нанесена, но теперь и простому рабочему было сервиз купить не в тягость, так что "почти кузнецовские" сервизы оказались очень ко времени. Меня удивляло лишь то, что Машка как-то договорилась с Николаем Кузнецовым, который сейчас управлял своей фабрикой в Вербилках, о поставке в Кыштым деколей для этого сервиза, при том, что деколи для Кыштыма у Кузнецова вручную рисовали… хотя если в обмен на кыштымский каолин…
Меня порадовало то, что своей посудой Машка нанесла "непоправимый удар" польским "фарфоровым фабрикам". С дюжину их было, но сами поляки посуду, собственно, и не делали. Делали ее в основном крестьяне на Житомирщине, а бисквиты (или, как сами они называли, бельё – то есть изделия после первого обжига без глазури) за гроши панам и продавали. Ну а те раскрашивали – и готовую посуду продавали вдесятеро дороже.
Машка же в кооперации в Лерой Федоровой наладила типографский выпуск деколей, организовала артели "раскрасчиков" на местах, обеспечила производство глазурями… Меня радовало не то, что "поляки – гады", а то, что посуда тамошняя подешевела вчетверо. Да и "гарантированный спрос" изрядно житомирских чашкоделов окончательно сманил в ряды "пролетариата". Пролетарий из такого мужика поначалу выходит все же хреноватый, но вот стимул учиться (ну и зарабатывать больше) у него все же появляется.