Уроки лишнего и нужного
Шрифт:
Лесник, говорит, дров пару кубиков можно? Отчего же… Сколько, спрашивает. Триста рэ, говорю. Ладно, он согласный. Привез ему дрова. Расколоть-распилить?
Триста рэ… Поколол дрова ему чин-чинарем. Просит в сарай перенести и уложить. Известное дело: триста рэ.
Дача у него – леса только аж два гектара! Сидит, книжку пишет. А деньги-то, они ему куда? Тут вот жена, говорят, блядует. С жиру бесятся. Как баре ране…
Далеко вбок мальчик-калека выбрасывает ноги, при этом клонит голову к плечу и двигает руки, словно плывет неумелой «размашкой».
Он
Снова бежит, падает на колено; бежит, падает на руки…
Догнал у табачного киоска, дают покурить – давится дымом, кашляет.
Рядом «мороженое» – ковыляет туда.
Развернул обертку, еще шатает усталость, отбросил назад ногу, с трудом держится.
Товарищ подошел:
– Дай куснуть, я же дал тебе курнуть!
«Куснул» и, начал было, с мороженым уходить…
– Отдай, отдай! – из последних сил за ним. – Отдай!…
– А он, это… Говорит… У меня, это… Седни, типа, бля, дочь родилася… Не могу я седни, никак.
Один хмуро молчит. Другой говорит быстро, дергает собеседника за рукав и полу расстегнутой куртки:
– В Орел приедешь, на пятом номере до Малаховки.
Квартал пройдешь, номер 21. Звать сестру Мотя Панова. Не будет дома – езжай на радиозавод, улица Мира, 4. Спросишь Катю Петровых, подружка моя.
А в Новосибирск приедешь… дай листок, нарисую.
Вот… улица Комарова, 45, вход хитрый, с этой, гляди, стороны. Брат работает до двух, приходи после обеда, застанешь. Парень он выше меня, волос жесткий. Ну теперь, вроде бы, есть тебе где остановиться… Давай знакомиться: Мишка.
– Сенька.
– Ну вот, Сенька, – Мишка хмыкнул носом. – Теперь с тобой мы друзья… Ставь пузырь.
На два кофе столик кафе.
Молоды и прелестны.
Не умолкают губы и глаза.
Свои партии окольцованных пальцев
и розовых ладошек.
Руки танцуют
и успевают
дирижировать словами – изысканный сурдоперевод
намеков, насмешек,
интонаций…
Вопросов без ответа,
ответов без вопроса…
Маленькое дуэттино на два голоса и четыре руки.
– Я в общаге жил, стучит парень: «можно переночевать?» – «давай». Он сходил, принес. Отец ему в Калуге оставил наследство. Парень оказался хороший, но алкоголик. Год пили. Я с работы ушел.
Он мне как родной стал. Деньгами сорил!… Страх божий. Тыщ тридцать за год пропили. Бабу нашли прописать его. Дал он ей пять тыщ. А по пьяни еще пять сперла. Деньги кончились – тут контейнер пришел с наследством. Оченно умная библиотека, фарфор, хрусталь, ковры. Посуда серебряная. И даже золотая. Погудели мы еще. Девки на бабки – как мухи на дерьмо. Он мне их стал отдавать – по его карманам шарили. Потом вдруг пропал, месяц его нет. Оказалось, в больнице был, инфаркт с ним приключился. Неделю не пьем, другую. Купи, говорит, коньячку. Выпил рюмку – вроде ничего. Раздавили мы этот коньяк, начал он пить снова. А валюты уже совсем не оставалось. Ну, у меня к нему интерес и пропал. Куда он делся – не знаю.
Черно-белое кино «Високосный год».
Приблатненный тип.
Кепка на нос.
Глаз не видно.
Цигарка в зубах.
Рука со спичкой.
Странно знакомое в этой руке…
Прикуривает…
От ветра огонек прячет.
Господи!
Это же руки Смоктуновского!
Гений – и такие пустячки…
Венгерский фильм «Высоконравственная ночь».
Героиню, после неудавшегося самоубийства, утешает мать ее возлюбленного:
– У вас все будет хорошо, все наладится, вы еще будете счастливы, мой сын тоже вас любит…
– Ах, нет, вы не все знаете… Во-первых, я еврейка…
– Да?! Не могу сказать, что я очень люблю евреев…
Зал дружно и громко смеется удачной, ему кажется, шутке. Действительно, а за что их, собственно, любить?
– Я из совета федерации…
– Какой федерации? – товарищ тянул, в лучшем случае, на совет ветеранов.
– Российской, конечно, федерации, – обиделся он.
– Ну и что? – поинтересовался я.
– О чем у вас эти современные художники? Стыдно мне, как русскому человеку, смотреть на такое «искусство» (кавычки он обозначил гримасой). Откуда руки растут у таких мазил, знать бы? Не менее важно узнать имя инвестора данной акции… Мне поручено доложить.
– Докладывайте.
– Введите меня в курс.
– Сами входите, вам же докладывать.
Ленинградский вокзал, к метро, встречные и по сторонам стоят.
Тонкий, рядом, голосок, тихо и неуверенно:
– Девушку… берем?
Пошутить?
Взглянуть с усмешкой?
Лучше «не услышать».
И долго еще, и с укором, не отпускала робкая, показалось, мольба – а просящему не подал…
Садовые или огородные – вдоль жэдэ – сооружения.
Шалаши, палатки, навесы какие-то, мотает ветер рваный полиэтилен – крыльями машет, улететь не может!
Жалкая картина, печальная. …Кладбище мечты?
Дальше, не более чем скромные, впрочем, домики и домишки…
…Мечта сбылась?
Наконец, виллы, особняки, похожи на дворцы…
…И не мечталось о таком?
В белых, когда-то, перчатках, молодая женщина из мусорных контейнеров что-то в сумку.
Кругом люди, прохожие – а словно одна на свете, не замечает никого.
– Мы где выходим? Знаешь станцию?
– 80-й километр.
– И только?
– Буду смотреть по столбам. Что-то нет столбов-то этих…
– Тогда считай по опорам, через каждые шестьдесят метров.
– Ладно… Ой, сбился… Да они и падают, эти опоры.
– Вот 45-й километр!
– Суки! Они экономят столбы между станциями.
– Кто сильнее, Тишки или Скобели?
– Тишки.
Бью его:
– Кто сильнее?
– Тишки.
– Я щас тя убью!
– Ну, убей, Тишки!
Заведение с претензией – право «пиво», лево «кафе»…