Уроки развращения
Шрифт:
Да, я была счастлива. Было приятно видеть, как два студента соединились и нашли радость друг в друге.
Чушь собачья, безумная Крессида бушевала внутри клетки моих ребер, сотрясая их с такой силой, что мое дыхание стало вырываться изо рта. Он твой!
Он не мой, никогда не был и никогда не будет.
И все же ярость пылала в моих венах, превращая кровь в раскаленный свинец.
Талия уловила выражение моего лица и облегченно рассмеялась, усаживаясь на свое место.
— Простите, миссис Айронс. Уверена, вы меня поняли, он такой красавчик.
Я
— Не беспокойся, Талия. — сказала я мрачно, отворачиваясь, чтобы снова сесть за свой стол, нуждаясь в пространстве. — В следующий раз постарайся держать себя в руках, хорошо?
Я чувствовала на себе взгляд Кинга, ожерелье теперь было колючей проволокой на моем горле, но я отказывалась смотреть на него до конца урока.
К сожалению, наш урок был шестым, поэтому Кинг остался на своем месте, а все остальные вышли из класса. Талия задержалась на несколько минут, прислонившись к его парте так, что ее груди оказались у него перед лицом, но я смогла не обращать на них внимания, так как Майя осталась, чтобы задать мне вопрос о ее выпускной работе по «Потерянному раю». Я продолжала игнорировать его, когда обе девушки ушли, и дверь закрылась за ними со зловещим щелчком.
Мне нужно было проверить работы по истории 11-го класса и составить план урока для моего запасного учителя на следующую пятницу, когда мне нужно будет вернуться в Ванкувер на обязательную сессию медиации с Уильямом. Все это нужно было делать эффективно, потому что меня часто прерывали ученики, которым требовалась дополнительная помощь, или дети, которых нужно было просто хорошо послушать. Я вполне ожидала, что Бенни появится, чтобы высказать свои претензии к Талии и Кингу, например.
Поэтому я наклонила голову, прикрыв Кинга и себя занавеской из волос, и принялась за работу.
Это продолжалось на удивление долго. Так долго, что я стала нервной и легко отвлекалась на любой шум. Бенни все-таки пришел, его глаза расширились и стали бешеными, но когда он увидел объект своего безумия, они расширились еще больше в агонии, и он быстро отступил из комнаты.
Моя любимая ученица, одиннадцатиклассница по имени Луиза Лафайет, которая уже была сложена как белокурая секс-бомба, но одевалась так, словно ей было шестьдесят, и у которой только на прошлой неделе диагностировали рак, пришла выпить свою обычную чашку чая. Мы пили его каждый четверг после обеда — единственное свободное время, которое у нее было между занятиями, волонтерством и танцами. Теперь занятия танцами придется прекратить, потому что через две недели она начнет химиотерапию.
Мы пили чай, тихо разговаривали, прижавшись друг к другу на моей стороне стола, так что я могла протянуть руку, чтобы откинуть ее волосы, коснуться ее руки. Ее отец был мэром Энтранс, занятым человеком, у которого не было времени на свою дочь, а ее мать была неофициальной королевой общества, поэтому она тоже не делала никаких усилий ни с Луизой, ни с младшей дочерью Беатрис. Поэтому наши чайные свидания были единственным случаем, когда Луиза получала хоть какую-то ласку или внимание, и я старалась уделять ей их
Когда она уходила, слегка улыбаясь, несмотря на свое положение, содержание под стражей уже почти закончилось. Я была благодарна за час, проведенный с ней, даже несмотря на то, что не сделала никакой работы, потому что я действительно обожала ее. Она была настолько близка к идеалу, насколько, по моему мнению, может быть совершенен человек: необыкновенно красивая, веселая, остроумная и достаточно добрая, чтобы каждую неделю проводить несколько часов в местном центре аутизма, в качестве волонтера. Я была счастлива, что она доверила мне быть рядом с ней, точно так же, как я чувствовала себя ошеломляюще привилегированной каждый раз, когда один из моих студентов доверял мне. Несмотря на то, что я не хотела преподавать вечно, это была, безусловно, моя любимая часть работы.
Я была благодарна еще и потому, что в течение часа я была полностью отвлечена от белокурого короля, сидящего в пяти метрах от меня и усердно работающего над своими заданиями.
Только когда Луиза ушла, а я вернулась к своей работе, он тихо произнес.
— Ты была так мила с ней.
Я напряглась. Конечно, он мог подслушать наш тихий разговор, и Луиза знала, что у нас есть аудитория, поэтому она не стала бы говорить ничего, что не хотела бы услышать, но я все равно подумала, что с его стороны было невежливо подслушивать.
Поэтому я так ему и сказала.
От его мягкой усмешки у меня по коже побежали мурашки.
— Не буду врать, детка, я использую любую возможность узнать о тебе побольше, чтобы стать ближе.
— Кинг — тихо запротестовала я, все еще глядя, не отрываясь, на свои бумаги.
— Пришлось отдать Келси Хопкинс двадцать баксов, чтобы узнать, как ты пьешь свой гребаный кофе. Это стоило того, чтобы увидеть, как ты смакуешь каждый глоток. Заставило меня задуматься о том, как ты будешь смаковать меня, если я когда-нибудь окажусь рядом с тобой.
Черт возьми, почему он должен быть таким милым и сексуальным одновременно?
Я наконец подняла на него глаза и увидела, что он наклонился вперед в своем кресле, предплечья на коленях, рука лежит между бедер, голова наклонена вниз, но глаза подняты вверх, чтобы он мог смотреть на меня из-под золотых бровей, его глаза голубые и чистые, как тундра. У меня перехватило дыхание при виде всей этой красоты в одном мужчине.
— Вот они. Мне не хватало этих твоих глаз цвета виски. — тихо сказал он.
Мы оба знали, что к нам могут подойти. Было уже поздно, чуть позже пяти часов, но ученики еще шли домой с музыкальных и спортивных занятий, учителя слонялись над незаконченными контрольными. Это придавало моему классу интимность, которую я никогда не испытывала раньше, наше тайное влечение делало романтичными и уютными даже ряды металлических и деревянных парт, учебники на полках вдоль задней стены и мой стандартный стол из желтого дерева.
— Ты не можешь говорить мне такие вещи, Кинг. — сказала я, совершенно без убеждения, потому что я была плохой женщиной в футляре хорошей девочки.