Усадьба госпожи Ленбрау

Орланд Лилия

Но убегать из этого странного места я не спешила. Голова лопалась от обилия мыслей и догадок. Сама не разберусь. А Бабура пообещала завтрак и разговор.

И я решила послушать, как они объяснят всё происходящее.

А пока есть время, приму ванну. Обычно это хорошо помогает отвлечься и расслабиться. Как раз то, что сейчас необходимо.

Я выбрала несколько горшочков с приятными запахами и поставила на пол у ванны. Сама скинула простыню, погрузившись в едва тёплую воду.

Эх, всё-таки успела остыть, пока мы с этими тётками пререкались. Позвать

их, что ли, чтоб добавили горячей? Только как позвать? Высунуться голой в коридор и покричать?

Ладно уж, так вымоюсь.

Я откинулась на «спинку» ванны, свесив руки по бортикам. Удобная конструкция, позволяет расслабиться. Ещё б вода была погорячее.

Даже не задумываясь, что делаю, я начала водить пальцем по часовой стрелке, образуя на поверхности небольшой водоворот и приговаривая: «Горячее, горячеее». Я повторила это слово несколько раз, пока не осознала, какой ерундой занимаюсь. Хмыкнув, убрала палец и полностью погрузилась в воду.

Намочила волосы. Перебрала горшочки, выбирая самый приятный аромат. Нанесла субстанцию на волосы. Мылилась она плохо, приходилось добавлять снова и снова, пока горшочек не опустел.

Я вновь погрузилась в воду, смывая с волос шампунь или мыло, или как называется эта штука… И вдруг поняла – что-то не так.

Комфортное чувство расслабленности исчезло, сменившись жжением по всему телу. Точнее той его части, что была опущена в воду.

Кстати, а почему от воды идёт пар?

– Мамочка! – я с воплем выскочила из ванны, наполненной горячей водой. Почти кипятком.

Обернулась. От воды действительно шёл пар. А у меня кожа стала нежно-розового цвета, будто я в бане час просидела.

– Что ты вопишь, оглашённая?! Я ж сказала, как накупаешься, приходи на кухню, покормлю, – ворча, Бабура зашла в ванную и увидела меня.

Розовую, мокрую, с живописной лужицей под ногами.

– Там… там – кипяток! – я обвинительно указала на парящую воду.

Бабура перевела взгляд с моего пальца на ванну, потом обратно и, ахнув, прикрыла рот ладонью.

– Что здесь происходит?! – я забыла, что стою голая перед незнакомой женщиной, и скрестила руки на груди. – Как вы умудрились её нагреть?

– Ну всё, нам конец, – выдохнула она и, опустив плечи, пошла прочь.

– Эй! Одежду мне принесите хоть какую-нибудь! – крикнула я ей вслед, уже не ожидая быть услышанной.

Поэтому сама приняла меры. Достала из шкафа одно из полотенец и начала вытираться. Однако у Бабуры оказался отличный слух, а ещё она была ответственным человеком. И спустя пару минут принесла мне халат и гребень. К тому же предложила помочь с волосами.

Но я отказалась. Пусть длинных волос у меня с института не было, а таких длинных, пожалуй, что и никогда, сама справлюсь. Не люблю, когда кто-то трогает мою голову.

Заплетя влажные волосы в косу и потуже завязав пояс халата, я вышла из ванной.

Внутреннюю робость одолела здравым смыслом. Меня ведь ждут в кухне, чтобы кормить завтраком. Значит – надо идти!

Но сначала я огляделась.

Дверь

ванной выходила в длинный коридор, его освещала лишь пара открытых дверей. Мельком заглянув туда, я обнаружила обычные комнаты. Обычные для какого-нибудь музея, посвящённого восемнадцатому-девятнадцатому веку.

Только выглядело всё старым, неухоженным и неуютным. У полосатого дивана вместо одной ножки было подставлено полено. У печи не хватало изразцов. На матерчатых обоях выделялись светлые прямоугольники. Видимо, там прежде висели картины, а потом куда-то подевались.

Я шла к открытой двери в конце коридора. Оттуда слышались приглушённые голоса.

Дверь вывела меня в небольшую гостиную с красивыми тёмно-зелёными обоями, зелёными шторами на тон светлее и стоящим у стены пианино. Пальцы аж зазудели, как захотелось коснуться прохладных клавиш и сыграть что-нибудь любимое, из детства.

Пока не подошла ближе. Белые клавиши были покрыты трещинами и сколами, несколько вовсе отсутствовали. Похоже, музыку в этом доме не слишком любят.

Дверь в дальней стене была приоткрыта. Оттуда и раздавались голоса. Прислушавшись, я узнала Бабуру и старушку, поэтому вошла без страха.

Это действительно была кухня. С большой, давно не белёной печью, вдоль которой были вывешены пучки трав. Судя по тому, что травы лежали и по всему устью, летом её редко использовали. Зато в углу топилась дровяная плита с закопчённым чайником и сковородкой, на которой скворчала яичница.

Под распахнутым окном стоял деревянный стол, с обеих сторон расположились длинные лавки, во главе стоял единственный табурет.

Женщины сидели на лавках, друг против друга и ожесточённо спорили.

– Да говорю же тебе, Иста, я сама видела! Всё ей передалось, если не больше.

– Не может быть! Если барышня наша тудыть, то и это с нею должно.

– Что за шум, а драки нет? – я решила не подслушивать, тем более всё равно не понимала, о чём они.

К тому же мне обещали объяснения, а в животе уже требовательно урчало, напоминая, что организм со вчера не кормили. А он, бедненький, всю ночь и утро подвергался разным стрессам.

Увидев меня, женщины замолчали.

Бабура спохватилась и бросилась к плите. При её габаритах, двигалась женщина весьма легко и ловко управлялась с кухонной утварью. Я решила, что она здесь отвечает за готовку.

– Садись, деточка, – старушка отодвинула табурет, чтобы мне было понятнее, куда садиться. При этом и голос, и лицо у неё были уж больно жалостливые. Как будто мне предлагают не завтрак, а последнюю трапезу приговорённого.

Я опустилась на табурет. Иста осталась стоять рядом, продолжала смотреть на меня и горестно вздыхать.

Бабура раскладывала по тарелкам яичницу, одуряющий аромат которой щекотал ноздри и заставлял исходить слюной. Наконец женщина поставила передо мной широкое блюдо с глазуньей, украшенной душистой зеленью, кружочками огурцов и дольками томатов. На краю уместился ломоть тёмного хлеба, щедро намазанный густой сметаной.