Уши в трубочку
Шрифт:
– Спасибо, – сказал я, поднимаясь.
– Не спеши благодарить, – бросил он в спину, – еще не знаешь, туда ли попадешь.
Я испуганно оглянулся, но он уже звучно обнимался с двумя подсевшими за его стол гуляками, все трое шлепали один другого по спинам широкими ладонями, звук разносился такой, словно тюлени бьют ластами по воде, я заподозрил порождение океана, однако оглядываться не стал, ибо если представлю себе, что они созданы из воды, то и сам, возможно, прямо с порога выпаду в океан.
Дверь отворилась без скрипа. Я зажмурился от яркого солнечного света. Сияющее умытое солнце поднимается над белыми домами
Я отступил, закрыл дверь, снова выглянул. Бесконечный водный мир, фиолетовое небо, единственная живность – бурые водоросли, покрывающие волны…
Следующий был вполне земным, если не считать три мелких солнца, все разноцветные, но на поверхность планеты попадают уже вполне солнечные лучи, что подтверждают школьные знания насчет сложности белого цвета.
Я открывал дверь, заглядывал, снова закрывал, так шли минуты, часы, годы, столетия, у меня отросла борода, в суставах начали откладываться соли, кости истончились, когда усталый, замученный, в очередной, наверное, уже стомиллиардный раз заглянул в дверь, готовился привычно закрыть и закрыл бы, но усталые руки подвели, а тем временем внутри радостно тренькнуло. Сердце подпрыгнуло и ударилось о нижнюю челюсть, отчего голова подпрыгнула, как у боднутого оводом коня. Я еще не понял, что случилось, а седалищный нерв заорал суетливо: давай скорее, ну быстрее же, остолоп, а то дверь закроется, ветер дунет или петля отвалится… Я непонимающе смотрел на жаркую пустыню от края и до края, вдали трепещет дивный город царя Соломона, но призрачный, основание не касается земли, в жаркий песок закапывается ящерица… а, вот он, черный камень с вырезанным уже знакомым чертиком на макушке!
Страшась, что все исчезнет, я суетливо сделал шаг вперед. Жаркий воздух опалил кожу, на плечи обрушилось яростное солнце. Палящие лучи сразу иссушили лицо, навстречу задул сухой горячий ветер, стараясь не пустить в этот мир, губы мои сразу пересохли. Страх метнулся, как испуганная птица: из-за барханов показались черные тюрбаны.
Я застыл на месте, все верно, из-за песчаных гор выезжают на жутковатых зверях звероватые всадники. Один из них вскрикнул:
– Грицко, дывись, егыптянын!
Второй всадник сказал быстро:
– Остап, Тарас, Омелько!.. Поймайте, свяжите по рукам и ногам!.. Пусть останется тута, як наша жертва ихним поганськым богам…
Всадники пришпорили коней, я повернулся и бросился мимо черного столбика. Сердце колотится как сумасшедшее, я молил всех богов, чтобы глазомер не подвел, чтоб не пробежал мимо Незримых Врат, второй раз так не повезет, я вообще-то невезучий, хоть и герой…
…с разбега влетел в темное, холодное. Ноздри ухватили знакомый запах, из темноты навстречу выпрыгнула стена и с силой ударила в лоб. Ноги подкосились, я рухнул на пол. Сердце колотится, оглянулся, дверь захлопнулась сама по себе, отрезав эту каморку от мира знойной пустыни. Руки все еще трясутся, я кое-как поднялся, пересек комнату по диагонали и толкнул дверь, ведущую в коридор.
Больнично белые плафоны дают мягкий успокаивающий свет, я перевел
– Ты прав, я упала трижды… Но ты свинья, мог бы по крайней мере предупредить!
Я пролепетал:
– Но я… разве не предупредил?
– Предупредил, предупредил, – сказала она капризно. – Но ты как-то неубедительно предупредил, не находишь?.. Ладно, вернемся в постель, что-то я замерзла.
– Пойдем, – произнес я деревянным, как у гобоя, голосом, – вернемся.
Такими же деревянными ногами прошел за ней в спальню, взгляд сразу же метнулся к календарю на журнальном столике. Да что там календарь, будильник нагло и злорадно прямо в глаза говорит, что я вернулся в ту же минуту, в какую и вывалился из той двери, что на самом деле не дверь, а Дверь, а то и Блуждающие Врата. А то и не Блуждающие вовсе, что куда страшнее.
Торкесса, не дыша, пробралась на цыпочках в спальню, одеяло уже откинуто, влажные ароматные запахи пропитывают все, даже стены. Можно сослаться, что у меня от такой сверхэротичности откат в другую сторону, становлюсь умным, что значит – не до секса, умные им не занимаются, но меня все еще вздрагивает, встряхивает, дыбит шерстью на загривке и по всему телу, это не есть удобно, а внутри противно дребезжит и хлюпает.
– Знаешь, – произнесла она озабоченным голосом, – я еще не смотрела, что там наверху, похоже, чердак или мансарда… но в подвал уже заглянула.
Я ахнул:
– Ты что, дура?
– Конечно, – ответила она убежденно. – Я же красивая?
– Да еще и блондинка, – сказал я с горечью. – Правда, рыжая. Все, бомба начала тикать… Ладно, что ты там узрячила?
– Да я не спускалась, – ответила она обиженно. – Так, заглянула сверху. Посветила фонариком вниз и по сторонам… Подвал такой, что там бы подземный полигон разместить. Или стадион для скоростных гонок по Формуле-один. У меня фонарик мощный, как прожектор, но, где кончаются стены, не увидела…
Меня осыпало морозом. Больше всего на свете надо опасаться вот таких подвалов. Обширных, расположенных вдали от оживленных трасс, где-нибудь под одиноко стоящим особняком. Если спуститься в такое, то тут же напорешься на мрачных бородатых че гевар и хоттабов, грудь в пулеметных лентах, зеленая бескозырка лихо сдвинута на ухо, Надпись «Аллах акбар, так кто же против нас?», в руках гранатометы и стингеры, достающие до стратосферы.
– Хоть сухое подземелье? – спросил я безнадежным голосом.
– Почти, – ответила она. Подумав, добавила осторожно: – Только слева в темноте что-то вроде бы капает…
– Чуть-чуть?
– Да. Чуть-чуть капает, а дальше хлюпает.
– Хлюпает?
– Ну да, сперва булькает, а потом хлюпает. Смешно, как будто кто-то очень большой по болоту ходит! Такие вот звуки странные…
Я простонал сквозь зубы. Капает, это значит вместо бородачей – монстры, ожившие мертвецы, зомби, крысы с теленка, тараканы с кошек, а в довершение всего зеленая светящаяся биомасса, способная принимать любые формы, практически неуничтожимая. Даже непонятно, почему это левая часть подземелья и правая никак не сойдутся в смертельной схватке. Видимо, сперва надо победить нас двоих, а уж потом…