Ускоряющийся [СИ]
Шрифт:
Теперь же, когда суровая действительность сшибла его тушку с воспарённо-восторженного насеста, он остался совсем один. Друзей нет, старые связи порваны. Инга исчезла, к родным появляться он остерегался: а ну как решат, что он их предупредит и попытается вывести из-под надзора Организации. Он психовал, порывался куда-то бежать, сам себя же сдерживал. Потом перестал горячиться и стал размышлять логически. Если они напичкали его дом скрытыми камерами, то, во-первых, они могли так же поступить и с его нынешним убежищем. Это раз. Второе: если предположить, что эта Организация и телефонные разговоры прослушивает, то при попытке организовать исчезновение «всех враз» с работы и гулек, ничего не получится. Они, ускоренные,
И вот тут в нём что-то щёлкнуло. Как будто заржавелый переключатель, наконец, поддался усилиям — и соединил нужные клеммы. Он понял, что нужно самому принимать решения, что он отвечает за жизни и свободу самых близких ему людей. Он! Он сам! Не по чьей-то подсказке, не после прочтения какой-то инструкции жизни — ну нету, нету таких инструкций, и не будет! — а сам.
Это было не просто необычно — это было до жути страшно. Знать, что каждый твой шаг значит очень многое, реально значит! Знать, что за каждым шагом пристально наблюдают. И за каждую ошибку придётся платить. Не только ему, а и самым близким ему людям. Ответственность. Не игра. Без «сейвов», без возможности перезагрузки.
Первым желанием после осознания этого факта было привычное — залезть в скорлупу. Но он, вновь рождённый новый он, жёсткий и безжалостный, не дал жирной беспечной тушке сознания спрятаться в ракушку. Тогда оно, это старое сознание, захотело малодушно сбежать. Уйти от проблем. Отвернуться. Собрать нужные вещи — и скрыться в неизвестном направлении. И не интересоваться, что случится после. Никогда не интересоваться. Ведь не тронут же они семью, если он исчезнет из города навечно? Вновь не сработало. Новый он надавал очередных оплеух себе старому, напомнил слова Инги про «маяк» Асассина, что от этого страшного ускоренного не сбежишь. Потом основательно приложил по черепушке: «Тебе что, сука, на семью плевать?» Крыть было нечем, и старое, издыхающее малодушное сознание выдвинуло последний аргумент: уйти совсем. Уйти из этого мира. Решение всех проблем разом. Проблем, которые не знаешь, как решить! На это новый Суперпупс просто рассмеялся в лицо. Встал напротив зеркала, взглянул в глаза необычайно зло и выматерил самыми последними словами, которые узнал за всю жизнь.
Всё это, весь этот перелом, навалился сразу, внезапно, без подготовки. Не успел Дима вернуться от ускоренных домой, как его скрутила вся эта нервическая борьба. Прямо на пороге. Его колбасило часов десять, бросало из крайности в крайность. Он перемещался по квартире спонтанно, очухивался иногда в самых неожиданных местах: то на перилах балкона, то под кроватью, то в ванной напротив зеркала, то в кухне, ломающим ножи.
Сколько там длится окукливание гусеницы и рождение мотылька? У Димы это время спрессовалось в те самые десять ужасных часов. А когда он смог вновь ходить и перевязал самому себе нанесённые (когда? — он не помнил) порезы, глянул на себя в зеркало — то уже не ужаснулся, хотя было от чего. По ту сторону стоял не Дима, и даже не Суперпупс. С разбитого (когда? — он не помнил) зеркала на него смотрел молодой суровый человек, оценивающий своё же тело. Возможности своего тела. Осваивающийся в нём. Думающий о перспективах. Раскладывающий варианты. Укоряющий себя старого за то, что тратил время и возможности на всякую фигню и на всякие колебания. Нью-Дима. Дмитрий Игоревич Карачаров. Двадцатидвухлетний (плюс-минус) молодой человек, ускоренный, загнанный в угол, готовый к драке не на жизнь, а насмерть.
То, что он изменился и изменяется, доказывало хотя бы то, что он не ограничился
Почему-то поверил сразу, без колебаний. В подъезде ждут. На пару пролётов выше? Или устроились в коридоре его прежней квартиры? А может, и выход с подъезда заблокировали? Вряд ли будут хватать, куда-то везти, скорее, им нужно показать свою готовность на его демарши и жёстко подвести к черте: парень, смотри сам, ты в ловушке. И не поможет нож-выкидуха в кармане. У них явно «у самих револьверы найдутся».
Не мудрствуя лукаво, Дима вышел на открытый лестничный пролёт на втором этаже и, предварительно просканировав двор, выпрыгнул наружу.
Конечно, это выглядело более чем странно: шёл на дело, не дошёл нескольких метров — и сбежал. Значит, почуял? Или предупредил его кто? Дима не знал, что решат ускоренные. Да и не хотел думать, честное слово. Пусть они и смотрят где-то из-за угла, пусть снимают на свои грёбаные шпионские камеры и ржут сейчас у себя на базе из-за его ужимок, пусть. Но он должен был попытаться! Естественно, они покажут ему эти кадры и спросят, мол, что он делал, что собирался сделать. А он им ответит! Правду ответит!
Хотя… разумно ли — вот так вот в лоб правду? Сотрудник подполья, блин, партизан хренов. Может, сказать, мол, шёл к своим попытаться их вытащить, но вот внезапно вдарило по башке озарение, что в Организации ему будет таки лучше — и он оставил попытку спасения семьи? По причине безумного желания в рядах Организации насаждать плохишам правильную точку зрения на мир и всё в таком же роде? Мол, смысл о своих переживать, теперь их вся Организация охранять будет.
Да, так лучше.
Да и потом. Может, они вообще все там в сговоре, и Инга в их числе. Сидела рядом с Медвежатником и Саввой, смотрела в монитор, хрустела попкорном и заливалась хозотом. Потом они вместе сочиняли SMS, смотрели на реакцию… Лучше об этом не думать.
Надо осмотреться. Надо втереться в доверие. Понять, что к чему.
Действуй, Нью-Дима. Всё же Суперпупс. Действуй. А там видно будет.
На следующий день Дима по памяти пришёл к офису Саввы. Постучал в массивную железную дверь, потом обнаружил панель навороченного домофона, поулыбался в камеру.
Щёлкнуло, пискнуло, из динамика донеслось короткое:
— Жди.
Через пару минут мягко чавкнув, дверь отлепилась от стены. Спец, нынешний проводник Димы, коротко кивнул, но руки не подал. Просто махнул, мол, за мной, цепко глянул по сторонам — и затворил дверь.
Вновь странный лифт с купированной панелью управления и решёткой. Илья смотрит в упор, холодно, оценивающе. Хмурится. Видит, что Дима изменился. По угрюмой морщине на переносице. По упрямо наклонённому лбу, по набыченному виду. По взгляду. Пусть Дима и не пытается смотреть в глаза, но видно же, что это не тот испуганно-восторженный человек, который был тут не более как трое суток тому назад. Мальчик непостижимым образом возмужал. И эта метаморфоза — опасна!
Провёл Диму до того самого кабинета-аквариума. А навстречу уже идёт Савва с распростёртыми объятьями, на лице — киношная улыбка.