Услышь меня, чистый сердцем
Шрифт:
— Я знала.
Я подумала, что Нине об этом сказала, наверное, начальница.
— Нина, я уже не вернусь в камеру. Ты скажи девочкам, что я желаю им всего наилучшего.
— Хорошо, но все-таки попрощайся сама.
— Девочки! Сегодня мне будут читать приговор. Я прощаюсь с вами.
А у самой чуть ли не слезы.
Денёв поцеловала меня и уткнулась в подушку.
Рая-мальчик все повторяла:
— Как же так, Валюшка, ты больше не придешь к нам? Как же так?
Колючеглазая Валя старалась
— Ну, с Богом! Не переживай особо. Ну их…
И я ушла.
Не понимаю, почему слезы наворачиваются. Странно как! И там, наверху, в камере «тяжеловесов», тоже наворачивались, когда прощалась со всеми. Странно…
Сегодня в зал заседания суда позвали быстро.
Лина Пырьева смотрит на меня и, как всегда, подбадривает выражением лица и осанкой.
А где же Танюшка и Сережа?
А… вон они! Вижу!
Инна Гулая сбоку сидит, совсем рядом.
И много-много народу… Подумалось, что когда-то, в старые времена, так сходились на казнь толпы людей. Зачем? Почему?..
Провозгласили: «Суд идет!»
Все встали.
Я встретилась взглядом с Инной Гулая и улыбнулась ей.
…И опять меня ведут длинными-предлинными коридорами Бутырской тюрьмы, и опять я еле волочу матрас и вещи.
Прохожу мимо камеры 152-й, той, большой, моей первой. Прошу дежурную, которую я знаю, она меня переводила на «спецы»:
— Можно я посмотрю в «глазок»?
Разрешает. Сочувствует, знает, что моей неволи — девять лет.
Вижу там и Ромашку, и Галочку, мою соседку по шконке, и Золотую, и директора адлеровского ресторана. И Глафиру…
— Господи, сколько же ей мучаться здесь?
— Кому? — поинтересовалась дежурная.
— Глафире. Всё косу плетет… несчастная.
— Здесь лучше, чем в зоне.
Мне не хотелось рассуждать, где лучше. Ну, надо же так сказать — лучше?! Сказала бы: «На зоне еще хуже, чем здесь», чем — лучше… Здесь — свой ужас, там — свой.
Подвела к камере 119 для осужденных и предупредила:
— Учти, там и «многократки» сидят.
— Учту.
«Многократки» — это те, которые не в первый раз сидят. Открыла дверь камеры, а там в фанты играют и хохочут вовсю.
— Валюшка, привет! — весело здороваются со мной.
Со многими из них я была знакома по выездам на суд.
— Знаем-знаем, что девять лет… Особо не переживай… через три года «на химии» в Горьком встретимся. Там хорошо! — успокаивала меня Угрюмая, та, что казалась мне угрюмой, когда я первый раз выезжала на суд. Теперь она была вовсе не угрюмая, а очень даже веселая. Срок у нее, как она сказала, небольшой — всего пять лет.
Увидела я и Глухую, она сидела в 152-й камере за поджог. Кричу ей:
— Здравствуй!
— Валюшка, ты чего кричишь-то? Я ведь не глухая, — а сама смеется.
Я понимающе протягиваю:
— А-а-а…
В
Здесь и Наташа оказалась. Я часто с ней просиживала в боксе перед выездом на суд или после него.
У Наташи очень хорошая стрижка — каре, волосы черные, блестящие, словно лакированные, а глаза янтарные. Эффектно очень!
Выезжая на суд, она всегда была элегантной. И теперь ей шел яркий спортивный костюм. Но что-то изменилось в ней. Не пойму, что именно. Печали на лине не видно, но какая-то другая стала, совсем другая.
Наташа крикнула:
— Иди сюда, Валюшка!
Я взобралась к ней наверх.
— Попей чайку, потом я тебе сделаю массаж, обязательно надо снять напряжение.
Тут же подошла ярко выраженная «многократка»: передних зубов нет, голос прокуренный, под глазами мешки, тихо спросила:
— Чифирок сделать?
— А можно?
— Нельзя, конечно, но я по-быстрому. Мы отличную горелку сделали из сала и бинта. Я мигом, — подмигнула и пошла к туалету, который был перекрыт простыней, повернулась к нам, еще раз подмигнула и стала делать чай, скрывшись от всех.
Я прислонилась к стене и смотрела, как проигравшая в фанты кукарекала.
Ей кричали:
— Громче!
Она громко:
— Ку-ка-ре-ку!
— Еще громче!
Она изо всех сил, так что голос сорвался:
— Ку-ка-ре-ку!
Камера содрогалась от хохота.
Другая проигравшая читала стихи Константина Симонова:
«Жди меня, и я вернусь…»
Слезно читала. Все притихли.
Вот и чаек поспел.
— А можно я с вами? — спросила хорошо стриженная «многократка».
— Можно.
Она вспрыгнула к нам наверх и поинтересовалась:
— Раньше не баловались чифирком?
— Нет, — ответили мы.
— В зоне без чифира не прожить. Витамины в нем и бодрость. Слушайте! Делаешь два глотка и передаешь кружку по часовой стрелке. Эта кружка человек на пять рассчитана. Достается глотков по восемь. Этого вполне достаточно. В одинаре пить чифир неинтересно. Ну! Поехали!
— Горько-то как! — поморщилась я.
— А как же?! Зато — смак!
— Я заметила, что и Наташа, и ты, и многие другие хорошо подстрижены.
— А это Катя! Отличный парикмахер! Говорит, что в Париже премию за свою работу получила. Она и тебя может подстричь.
— Нет, я не буду стричься до тех пор, пока не выйду отсюда.
В этой камере совсем другая атмосфера, чем в двух прежних, потому что суд уже был, правый он или неправый, это теперь неважно. Важна определенность, тем более что многие с надеждой смотрят в будущее, мол, напишут кассационную жалобу и их обязательно поймут высшие судебные инстанции и отпустят на волю. Я тоже думала так.