Услышь меня, чистый сердцем
Шрифт:
Вдруг входит к нам Света Л. А звонка на подъем еще не было.
— Вы куда это собираетесь?
— В карцер, — смеемся мы.
— Странно… Для чего это в карцер краситься?
— Хочется, — отвечаем мы.
— Странно… — и ушла.
Через какое-то время Мотина заглядывает:
— Доброе утро, девочки. Та-а-а-к! Мило, очень мило с вашей стороны на работу в карцер — накраситься. Молодцы, девочки!
Когда она ушла, Наташа мне говорит:
— Это Светка сказала ей, что мы прихорашиваемся.
— Нет,
Ждем распределения на работу, и вдруг объявляют, что в карцер назначены кроме нас с Наташей еще Мотина и те две противные физиономии, что со мной вчера вечером работали.
— Ну и ну, — вздыхаю я и вижу, что Наташа очень расстроилась. — Я уверена, что ты с ней увидишься, обязательно увидишься.
И пошли мы в карцер.
За какой-то дверью обнаружилась довольно красивая передняя, обшитая полированным деревом.
Мотина и говорит:
— Там… кабинет начальника тюрьмы Подреза, а вот за этой дверью — карцер.
Дверь с красивой ручкой и тоже полированная. Неужели за нею карцер?
— Итак, — командует Мотина. — Я, Наташа и кто-нибудь из вас, — показывает на две противные физиономии, — пойдем убирать кабинет Подреза, а Валя Малявина пойдет в карцер.
Наташа сердито говорит:
— Я просила направить меня в карцер.
Мотина ехидно улыбается:
— Я хочу, как лучше… Ну, Валю еще можно понять: сыграет нам кого-нибудь из этаких… — и совсем ехидно добавила, — …когда-нибудь… да, Валя? А тебе зачем туда?
— Я хочу с Валей.
— Завтра будете работать вместе, — сказала Мотина и пошла в кабинет Подреза, за ней поплелась противная физиономия.
Я двинулась к карцеру, а за мной — еще более противная физиономия. Наташа подходит к ней и говорит:
— Подруга, двигай-ка ты в кабинет Подреза, а я пойду в карцер.
— Но Мотина велела мне идти.
— Я пойду, — резко сказала Наташа, — Валя, стучи в дверь, — торопит Наташа. — А ты, подруга, пока стой здесь. Когда дежурный откроет, а потом захлопнет за нами дверь, живо двигай в кабинет Подреза и скажи Мотиной, что это я так решила.
— Тебя на этап отправят, — и скривила свою и без того наипротивнейшую физиономию.
— Вот и хорошо, — улыбнулась Наташа.
Я постучала. Дверь открыл симпатичный дежурный, совсем молоденький. Впустил нас с Наташей и стал закрывать нас на сто замков.
Крутая лестница вела куда-то вниз. Потом еще одна, тоже крутая и совсем темная. Душно и сыро здесь. Узкий и длинный проход застелен досками, потому что пол каменный или земляной — не разобрала. По обе стороны прохода камеры. Свет тусклый. Маленькая, грязная лампочка едва освещает проход.
— Вот тряпки, ведра, веники, метлы, — показывает дежурный.
— Ты один здесь дежуришь? — спрашивает
— Один. А что?
— Да, так… Не страшно здесь тебе?
— У меня ведь пистолет…
— А резиновых перчаток у тебя нет? — спрашиваю я.
— Перчаток у меня нет, красавица.
Мне было приятно, что он очень по-доброму посмотрел на меня.
Заключенные между собой переговаривались, перекрикивая друг друга.
Особенно выделялся низкий женский голос:
— Птичек, ты слышишь меня?
— Слышу.
— Как там твои красивые сисечки поживают?
— Твоих ручек ждут.
— Начальник! — кричит низкий женский голос, — дай пощупать Птичека.
И вдруг Наташа стала оседать. Села на опрокинутое ведро и тихо говорит:
— Это ее голос, Валя, это она, моя.
Что мне делать, как помочь Наташе? Не была я в таких ситуациях.
А молоденький дежурный говорит:
— Это многократка, кобел, новенькую совращает.
Наташа спрашивает:
— Они виделись?
— Виделись… при уборке… их камеры были рядом, потом их разбросали, потому что та, старая, все время Птичку лапала.
— Это кто старая? — негодовал низкий женский голос, а Птичка звонко засмеялась.
— Так, девочки, начинайте уборку и побыстрее.
Дежурный открыл две камеры, и оттуда вывалились два обросших, страшных мужика в каких-то линялых робах.
Невозможно рассказать, что такое карцер, это надо видеть, нет, лучше никогда не видеть этого кошмара.
В камере карцера умещается только сортир, малюсенькая досочка, на которой едва можно присесть, такая же маленькая доска, которая служит столом, еще одна узкая доска, она пристегнута к стене, ее разрешают опустить только на ночь. Все стены как бы в соплях: липкие и мокрые. Зарешеченное, крохотное, грязное окошко упирается в серую стену. На полу лужа какая-то…
Дежурный говорит:
— Вымойте унитазы, стены протрите, подметите…
Заключенных поставил лицом к стене.
Одну перчатку я дала Наташе, она молча отказалась и стала активно подметать камеру. Я тоже постаралась быстро справиться с омерзительно-душной камерой.
Перешли в две другие.
Из одной вышла Птичек.
Господи, да это же Птичка из 152-й камеры, хорошенькая хулиганка, которая кокетничала с дежурными, когда нас выводили на прогулку. Мы даже не успели поздороваться, как Наташа сильно ударила ее в спину, так что Птичка от неожиданности полетела по узкому коридору и приземлилась, по всей вероятности, очень больно. Платье, на груди и без того оборванное, совсем расползлось.
— К стенке, — закричал дежурный на Птичку.
— Не ори на меня, лучше бы заступился, — хмурится Птичка, потом улыбается мне: — Здравствуй, Валюшка!