Усобники
Шрифт:
– То так. Дмитрия в смертных грехах обвинял, нас против великого князя настроил, овцой прикидывался, а обернулся серым волком.
Даниил вздохнул:
– Ноне казнись не казнись, а нам друг за дружку горой стоять.
– Когда Юрий из Орды воротится, гонца пришли.
– Незамедлительно. Я сам сына жду не дождусь.
– Чую, великий князь первым делом на княжество Переяславское покусится, ан не дозволим ему разбойничать…
Держали князья ряду один на один, а как солнце коснулось дальнего леса и начало темнеть в гриднице, холопы зажгли факелы, позвали бояр. На длинные столы выставили
С отъездом Олексы опустел Дарьин домик. Лишь теперь поняла она, что не гостем хотела бы видеть гридина, а хозяином. Часто вспоминала, как, являясь, Олекса вешал на колок, вбитый в стену, кафтан и шапку и сразу же находил своим рукам дело: то забор поправит, то навес над сенями смастерит, а то и дров наколет. И всё у него так ловко получалось.
Дарья считала дни, когда Олекса вернётся, и по всему выходило, коли всё добром кончится, ждать надо к концу лета.
А Москва жила прежней жизнью. Начало дня возвещал колокольный звон с деревянного храма Успения, что в Кремле, рядом с княжьими палатами. При ударах колоколов с криком срывались со звонницы стаи воронья. Пробуждался мастеровой люд, затихали голоса гридней на стенах, распахивались городские ворота, у колодцев собирались бабы с бадейками, на буйной траве под заборами паслись козы.
По воскресеньям в торговые ряды сходился народ, открывали свои лавки ремесленники и торговые гости, съезжались смерды из подмосковных деревень, голосисто зазывали пирожницы и сбитенщики. Появлялась на торгу Дарья с берестяным коробом, полным румяных пирогов. Торгуя, поглядывала, не видать ли её Олексу. А вдруг да объявится, скажет: «Угости, Дарьюшка, пирогом…»
Она улыбалась, представляя, как встретит гридина словами, что согласна быть его женой.
Под самое утро на владимирском посаде разразился пожар. А перед тем бездождевая гроза стреляла молниями, перерезая устрашающе чёрную тьму.
Княгиня Анастасия испуганно ёжилась при громовых раскатах, закрывала глаза при ярких вспышках.
В палатах не спали, бегали, суетились, а когда загорелся посад, тушить его кинулись все гридни и холопы. От Клязьмы таскали воду бадейками, заливали огонь, а чтобы не перескакивал с избы на избу, по брёвнышку раскатывали все строения. Только к полудню, когда выгорело полпосада, пожар загасили.
В ту ночь княгиня вдруг почувствовала под своим сердцем ребёнка. Обрадовалась и испугалась. Анастасия была убеждена — это дитя Любомира, плод их греховной любви. А если догадается о том князь Андрей? Однако успокоилась. Откуда князю известно о её тайной любви с Любомиром, не будет же она сама рассказывать? Пусть князь Андрей радуется: у него появится наследник.
Но Анастасия не станет скрывать это от Любомира, он должен знать, чьего ребёнка она носит. Княгиня надеялась,
Утром вернулся князь Андрей Александрович с пожарища, скинул у крыльца рубаху, долго смывал сажу с лица и рук, а когда вступил в гридницу, первой попалась Анастасия. И была она так удивительно красива и величественна, что великий князь даже поразился. Такой он её никогда не видел. Остановился, посмотрел на неё с восхищением, и невдомёк ему было, что произошло с княгиней.
Великий князь с ближними боярами гонял лис, вытоптали зеленя. Явился к князю смерд, справедливости искал: поле его погубили. Князь Андрей велел гнать его батогами, прикрикнув:
– Знай, холоп, своё место!
Великий князь пребывал не в настроении. В это лето не собирался в Орду, а приходилось. Узнал Андрей Александрович, что брат Даниил в Твери побывал и против него, великого князя, уговор с Михаилом держал.
Ох, неспроста князья Московский и Тверской встречались. Ко всему ещё одно известие: Юрий в Сарае был принят ханом. Прыток Даниил. Переяславль ему покоя не даёт. Но он, великий князь, татар наведёт и Переяславль на себя возьмёт, а Даниил пусть и не мыслит — хан его сторону не примет: Орда ненасытна, на дары падка, а Москва бедна.
Князь Андрей Александрович всё думал, не стоит ли, направляясь в Сарай, завернуть к Ногаю, выведать, не приезжал ли к нему княжич Юрий и не просил ли подмоги. Но засомневался: не озлится ли хан Тохта, узнав, что князь Андрей навестил Ногая?
В канун отъезда княгиня порадовала. Сколько ждал великий князь этого часа! Уединившись в горнице с Анастасией, наказывал, чтоб береглась, о том и дворецкого упредил, спрос с него за княгиню.
– Слушай, боярин Ерёма, — сказал ему князь Андрей Александрович, — ежели что случится, ты в ответе за всё, а за Анастасию вдвойне.
Уже в пути вспомнился разговор с Ерёмой. Старый боярин оставался во Владимире, и великий князь молвил ему:
– Ты, боярин Ерёма, всюду, коли пожелаешь, проникнешь.
Ерёма кивал согласно, а великий князь продолжал:
– Нет уж ноне в тебе той отваги, видать, годы своё взяли. Однако зрю в тебе советника, а посему вызнавай, кто и где мои недруги, дабы душить их в зачатии. Соглядатаями обзаведись, не скупись. Сорную траву с корнем вырвем, никому пощады не дадим.
– Я ль, княже, не слуга тебе, или сомнение ко мне держишь?
– Нет, Ерёма, не было у меня боярина надёжней, и не ко всем у меня такая вера, как к тебе, потому и речь эту завёл…
Боярин Ерёма давно учуял: не всё чисто у княгини и гридина Любомира. Конные дальние поездки и то, какими глазами поглядывал Любомир на Анастасию, наводили боярина на догадки. Попробовал намекнуть о том великому князю, но тот не уразумел, о чём дворецкий речь ведёт…
А ныне, когда княгиня ждёт ребёнка, боярин рукой махнул. Разве что заставил великого князя взять с собой в Орду Любомира: он-де и молод, и силой не обижен…