Устный счет
Шрифт:
Еще с вечера накануне видал Семеныч, как пошли рыбачьи лодки куда-то к востоку, вдоль берега, конечно, за камсою. Теперь он думал, между прочим, и о том, не удастся ли захватить прямо на пристани у знакомых рыбаков два-три кило камсы.
На подходе к городу, на шоссе, у шоссейной казармы, трое пришлых, по виду российских, рабочих разбивали бойкими молотками голубой камень.
Их спросил Семеныч (кстати и отдохнуть постоять было нужно):
– Хлопцы! А вы не знаете, кто это стрельбу поднял ночью?
– Стрельбу?
Один
– Какую стрельбу?
– спросил другой.
А третий, мешковатый парень, сказал с ухмылкой:
– Я, деда, правда сказать, слыхал, будто как гром какой-то загремел, да подумал, что это у меня в животе так...
– Мм... В животе!.. Вот что значит молодые - беспечные, - покивал головой Семеныч.
– Они в себе сон имеют крепкий и до всего безо внимания!
Однако зависти к ним не было в его глазах цвета снятого молока, только недоуменье.
И дальше по городу шел он, ни к кому не обращаясь с вопросами о ночной стрельбе, так как все попадались очень молодые люди.
Сначала он поглядывал на дома, - не развалило ли крышу где-нибудь снарядом?
– потом перестал глядеть: нигде не было заметно подобного. А когда вышел он к набережной, то увидел - на пристани было довольно густо черно от народа, но воздержался он от вопроса кому-нибудь: на камсу ли это очередь, или касается это тех самых выстрелов ночью.
Море было тихое, и рыбачьи лодки одна за другой шли с востока, а справа, с юго-запада, подходило еще что-то побольше обыкновенной лодки, однако не похожее и на те пароходы, которые заходили иногда сюда зимой: те были и больше и цветом чернее.
Лавки кооператива еще не открывались. Мимо пекарни, где всегда брал хлеб Семеныч, он прошел теперь, чуть оглядев очередь: поспеть на пристань к камсе он считал важнее, а хлеб не уйдет.
Колесом согнутый, он катился, как колобок, как будто и не особенно спеша, но все-таки ходко. И вот, приподнимая шапку и вытирая тряпочкой с лысины пот, он стоит уже на пристани и смотрит то на две рыбачьи лодки влево, которые подходят и в которых серебряно блестит камса, то сюда, направо, где одна лодка, большая, тащит на буксире, - это он теперь уже хорошо видит, - другую лодку, поменьше.
– А это что же такое, товарищ, - или белугу везут?
– кивает Семеныч на них красноармейцу-пограничнику, который стоит рядом и почему-то с винтовкой.
– Вот именно, белугу!
– улыбается пограничник и поправляет фуражку с зеленым кантом.
– А стреляли ночью это кто же такие и по ком?
– понижает голос Семеныч.
– По белуге же, - кивнул пограничник и пошел вперед, раздвигая толпу рукою, а впереди, от других отдельно, разглядел Семеныч еще двух с винтовками.
Потом все они трое стали шеренгой у самого борта пристани и закричали:
– Граждане! Очищай пристань!
Все сначала попятились, потом повернулись и пошли, оглядываясь, к берегу.
– Это зачем
– спросил на ходу Семеныч какого-то незнакомого.
– Как же иначе?.. Везут же их, - ответил тот.
– Кого же это?
– А по ком ночью стрельба была.
– А-а-а!.. Это на буксире их?
– Разумеется...
– Значит, молодцы наши!
– только и успел сказать Семеныч.
Не удалось спросить, какой нации были нападающие: очень напирала сзади толпа, очищающая пристань.
Лодки рыбаков, которые хотели было пристать у пристани, пограничники направили криками дальше, к грузовым мосткам, и толпа сразу разделилась: камсятники повалили к мосткам, а в Семеныче одолело любопытство увидеть, кого выгрузят на пристани.
Он спросил огнелицего извозчика Шахмурата:
– Это что же такое подходит с буксиром?
– Истребитель называется, - ответил Шахмурат.
– А на нем труба погнутая?
– Нет, пушка это... Который стрелял ночью...
Лошадь Шахмурата, редкостной пестрой масти, похожая на зебру, жевала в торбе овес, встряхивая ее так, что овес сыпался наземь, и Шахмурат кинулся к ней с кулаками и криком:
– Ты-ы, худой рот, хартана, черт, - знаешь, почем теперь овес стоит?
Семеныч искал глазами около, кого бы спросить, кто же стрелял из пулемета, если пушка была наша, советская, но к трапу подходил уже, описав пенистый полукруг, низенький истребитель, и в нем зажелтели шинели пограничников.
С зелеными звездами на буденовках пограничники один за другим подымались по трапу, и уже несколько человек их полукругом построились на пристани, когда на истребитель с моторной лодки, взятой на буксир, стали перепрыгивать и потом также подыматься по трапу люди в штатском. Их было семеро, и, показалось Семенычу, между ними две женщины.
Как раз в это время рядом с Семенычем пришелся высокий худой человек в зеленой кепке - Стопневич, бывший при здешнем суде член коллегии защитников, который недавно стал заговариваться, почему и был отставлен. У него пытливо спросил согбенный Семеныч:
– Это какой же именно нации люди?
– Контрабандисты!
– отчетливо сказал Стопневич.
– При чем тут нация?.. А впрочем, нация, нация... Их будут вести мимо, - мы их рассмотрим, какой они нации...
– А нас тогда не погонят отседа?
– осведомился Семеныч вполголоса.
– Куда же нас еще гнать? В море топить, что ли?
Высокий Стопневич имел вид гордый. Лицо бритое, с жилками на скулах, шея очень длинная и тощая, с большим кадыком, виски седые.
Он добавил:
– Сейчас должны пулемет их втащить на пристань.
– Так это они, значит, кон-тра-бан-дисты, из пулемета смолили?
– очень удивился Семеныч.
– Они смолили... А по ним из орудия...
– Ну, однако же, все будто живы остались?
Стопневич объяснил важно:
– Так именно и нужно было в них бить, чтобы не попасть!